— …помяните высотника! — гремел с экрана легионер. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение! — в следующую секунду долговязая его фигура заколебалась и исчезла с трибуны. Мироздание съело цивилизованного дикаря.

— Надо же, какой конфуз! — на чистейшем земном воскликнул один из приближённых кахоутского князя, тот самый, который подначивал Дюшампа во время его невыдержанного выступления. Теперь физиономия имперского идеолога изображала трудносочетаемую смесь огорчения и удовлетворения. Затем к этим двум чувствам добавилось удивление, и ревнитель имперских стандартов исчез следом за земным идеологом.

В зале начался шум, раздались негодующие голоса, кто-то вскочил с мест, ещё несколько человек провалились в локальный пролом метрики. Ещё минута и началась бы паника, но руководители делегаций сумели переломить ситуацию в свою пользу.

— Спокойствие и толерантность! — издал боевой клич чернокожий Даниэль Мгибеле.

— Господа офицеры! — прогремел Его Блистательность Инхаш-Брезоф. — Приказом по команде предписаны терпимость и доброжелательное отношение к партнёрам! Извольте выполнять!

Офицеры Его Блистательности дисциплинированно преисполнились терпимости, а землянам и прежде толерантности было не занимать, так что исчезновения прекратились, и стало возможным трезво обсудить положение, но этого Алексей Суровцев уже не увидел. Как поётся в старинной песне, в глазах у него помутилось, навалилось удушье, и вице-чемпион по боевому манипулированию грохнулся в обморок, словно распоследняя истеричная барышня на концерте своего кумира. Последнее, что он запомнил, был укоризненный женский голосок:

— Эх, Алёша!..

Очнулся Алексей не скоро. Во всяком случае, его бесчувственное тело успели оттранспортировать на шприц-звездолёт и с удобством уложить на койку в санитарном отсеке, на дверях которого, как не раз сообщала имперская пропаганда, вместо жёлтой звезды был изображён красный крест, каковым, как известно, отмечают в империи дома терпимости.

Когда Суровцев открыл глаза, он обнаружил, что возле его постели сидят кварт-генерал Лях-Козицки и… кто бы мог подумать! — бывший его куратор Пётр Аркадьевич Линёв. За спинами сидящих маячила неразлучная пара: Эвельсон и Пирелли.

— Вполне чистенько, — непонятно произнесла Таня.

— Пожалуй, так, — столь же непонятно согласился Джакомо.

— Как себя чувствуешь, курсант? — спросил Пётр Аркадьевич.

— Отлично! — Алексей подтянулся и сел. — Готов к выполнению любого задания! Однако вынужден вас поправить: после окончания курса выпускникам присваивается первое офицерское звание: штаг-лейтенант — так что я уже не курсант.

— А!.. — протянул бывший куратор. — Вот оно как… Впрочем, для меня вы все и навсегда остаётесь курсантами. И всё-таки вынужден повторить вопрос. Такие воротилы, как ты, не каждый день падают в обморок, так что опиши своё состояние поподробнее.

Алексей честно попытался прислушаться к своему организму. Руки-ноги — в порядке… кости, связки, мышцы… внутренние органы… — любой перворазрядник такие вещи определяет на раз. — Что-то было с душой… какое-то зияние, словно забыл нечто важное. Модифицированная память забарахлила, что ли? Нет, вроде всё на месте, а чего-то не хватает.

— Дошло, — сообщил Пирелли.

У, телепат чёртов! Человек ещё сам в себе не разобрался, а он уже всё знает.

— Не злись, — строго приказал Пётр Аркадьевич. — Если бы не эти ребята, дрейфовал бы ты сейчас где-нибудь в провале метрики вместе с господином Дюшампом и прочими его единомышленниками.

— Пётр Аркадьевич, вы что, тоже телепат? — изумился Суровцев.

— Пока ещё нет, но повозишься с моё с курсантами, так безо всякой телепатии научишься ваши мысли читать.

— И что же со мной случилось? — задал Лёха животрепещущий вопрос. Он ещё хотел добавить: «Не томите», — но вовремя сообразил, что тогда куратор не упустит возможности прочесть долгую мораль, на практике доказав, что бывших учеников не существует, и школить их надо вплоть до самой отставки. Отставки ученика, но не педагога.

— Значит так, — строго произнёс Линёв, — чтобы понять, что вокруг происходит, нужно хотя бы слегка быть знакомым с теорией профессора Тейтуса Пшу.

— Мы слегка знакомы, — объявил Лёха, благоразумно умалчивая, что знаком он с профессором, но не его теорией.

— В таком случае, тебе должно быть известно, что всякая цивилизация по мере своего развития проходит несколько кризисных этапов. Прежде всего человечество может уничтожить себя в ядерном конфликте. Если этого не произошло, цивилизация выходит в дальний космос и там сталкивается с соседями по галактике. К этому времени мощь её ноосферы достигает космических величин, в частности, такой феномен, как разбегание галактик обуславливается взаимодействием ноосфер их обитателей.