Сидели молча, ждали очередного выстрела и трагического конца. Со двора кисло тянуло сгоревшим порохом. Но бухта молчала, затем хлопнула крышка, закрывавшая орудийный портик.

«Пинк доказал нам бесполезность борьбы с ним, — подумал Андрей, глядя исподлобья на зажегшиеся топовые огни брига. — А бомбардировать нас он больше не будет. Мы нужны ему живые… »

— Я, как волк, есть хочу, — сказал нетерпеливо, поднимаясь с пушки, Македон Иванович. — Мы же сегодня не обедали еще. Пойдемте в избу, закусим и выпьем по крючку с устатку!..

Водя по строкам перебитым индейской стрелой пальцем, отец Нарцисс читал нараспев библию:

— Камо бегу от лица твоего, и от гнева твоего камо бегу?..

Македон Иванович измученно спал, уткнувшись лицом в брошенную на лавку, вместо подушки, шапку. Андрей сидел у окна, закрытого ставнем, и слушал собак, выгнанных на ночь из редута. Выгнали капитановых собак, закормленных и обленившихся. Они не убегут от утренней кормежки, будут всю ночь бегать вокруг палисада и лаем известят о приближении чужих людей. Такая защита редута от ночных нападений была не раз проверена Македоном Ивановичем.

Стучал ставень от поднявшегося с темнотой ветра. Шипела, ударяясь о ставень, снежная крупа. На башне зловеще гукали совы, потревоженные дневным сражением. Монах вдруг замолчал и, подняв голову, прислушался. За палисадом залаяли отрывисто и злобно собаки. Так лают они на волка, медведя или рысь, а человека облаивают напористо, но без злости, просто дают сигнал тревоги. Видимо, свора почуяла какого-то зверя. Отец Нарцисс снова опустил перебитый палец на страницы библии.

Андрей, прильнувший было ухом к ставню, отвалился к стене и утомленно провел ладонью по волосам. Откуда-то запахло пороховым дымом. Он понюхал руки, от них и пахло порохом. И сразу же вспомнился сегодняшний бой. Андрей страдальчески поморщился. Для него было мукой стрелять в людей, он насиловал свою душу, когда вынужден был делать это, защищая жизнь. Но Пинка и Шапрона он убил бы без насилия над душой. Да, убил бы! Их алчная, через грязь и кровь, погоня за золотом грозит несчастьем целому народу.

— Ни Пинк, ни Астор карту от меня не получат! — неожиданно для себя громко сказал он.

Македон Иванович вдруг быстро поднялся, крепко провел по лицу рукой и сказал так, будто только что разговаривал с Андреем:

— А не лучше ли вам сжечь эту карту?

Андрей не ответил, но глаза его сверкнули зло и сильно. Капитан пощупал растрепавшиеся во сне усы:

— Не поможет и это. Если вы уничтожите карту, Пинк и Шапрон будут вас на костре по индейскому способу поджаривать, лишь бы выпытать дорогу к золоту.

— И пыткой они ничего не добьются от меня! А карту я должен вернуть вождю ттынехов. И тени подозрения не должно падать на меня, русского человека!

Македон Иванович одобрительно крякнул, а Андрей, точно сорвавшись, заговорил жарко и торопливо:

— Я готов сейчас же, немедленно, отдать жизнь, лишь бы защитить моих ттынехов, чтобы никто их не обижал, не унижал, чтобы не погиб этот древний гордый народ! У меня на душе жжет, когда подумаю, что, может быть, скоро от ттынехов останется десяток не людей даже, а десяток экземпляров, как сказал шаромыжник петербургский, Шапрон!

Дотоле угрюмая синева Андреевых глаз сейчас пылала отвагой и дерзостью, будто он в одиночку вышел сражаться со всем миром. Но он был не одинок. Македон Иванович, внимательно слушая Андрея, кивал согласно и очень спокойно, но в душе рвался помочь своему другу так страстно и с такой силой, с какой отец стремится избавить от сердечной боли и горя своего любимого ребенка. Капитан поднялся с лавки и сказал с грубоватой лаской:

— Все ясно, ангелуша! Не ясно одно — где и как вы встретитесь с Красным Облаком? Способ для этого один — придется нам отступать.

Андрей дрогнул лицом.

— Вы сказали: нам отступать?!..

— Да, нам отступать! — коротко отрезал Македон Иванович. — Неужели я вас одного отпущу? Судьба нас свела, разведет только смерть. Да не глядите вы на меня такими бараньими глазами! Мне и самому размяться хотелось. А то штаны к лавкам присохнут!

— Македон Иванович, вы сумасшедший! — звонко, взволнованно сказал Андрей.

— А вы? Такой же! Прикидываетесь тихоньким, а внутри у вас вулкан, дым и пламя! — Капитан вытащил платок со сражением и громово высморкался, что было у него признаком большого волнения. — Теперь обсудим нашу ретираду. Куда, в какую сторону, какой дорогой ретироваться будем? Ваше мнение, корнет?

— Полагаю, господин капитан, что дорога для отступления одна. Та, которой я пришел сюда с индейцами. Иных дорог для связи редута с внутренними областями страны не существует.

— Мысль отменная. А другой дороги, значит, не существует?

— Другой дороги не вижу.

— Вот этим и плоха ваша дорога, Андрей Федорович. Пинк и Шапрон тоже другой дороги не видят и, значит, эту, единственную нашу дорогу либо перегородят заставами, либо пошлют за нами погоню, в хвост нам вцепятся! Согласны?