— Вы же не думаете, что это плесень, — перебил доктор.

Полукруглый, похожий на пещеру коридор, очередная комната.

— Есть здесь кто-нибудь?

Старый рояль в сетях паутины, вокруг стопки газет.

— Ну и запасы! Мои старики тоже не разрешают ничего выбрасывать... — Голос моего помощника задрожал, а в следующую секунду его вырывало на грязный, десятилетиями не мытый пол.

Проявляя методичность, мы осматривали одну комнату за другой, даже на чердак заглянули. Газеты, газеты, газеты. Причем рассортированные по годам: в одной комнате — 1929-й и 1936-й, в другой — 1942-й и 1958-й. Самой приличной оказалась спальня на втором этаже; здесь было больше порядка. Интерьер в стиле двадцатых, хотя я могу ошибиться: не слишком хорошо разбираюсь в мебели. Кровать с балдахином, чехлы из рогожки, гобелены — сейчас так спальни не обставляют.

На кровати давно никто не спал. Мы попробовали включить свет. Ни одна лампа не зажглась.

— Старуха не платила за электричество, — старательно сдерживая рвоту, пробормотал помощник.

Пыль, паутина, жуткий запах. С фонариками наготове мы спустились на первый этаж. В доме есть подвал, его-то и следовало осмотреть в первую очередь!

На первом этаже в конце коридора кладовая. В ней пахло так, что глаза слезились. Страшная вонь будто гнала нас прочь, но мы все-таки вошли.

В полицейской академии учили, что место преступления нужно осматривать, отрешившись от всех эмоций.

На практике это не так просто, особенно если осмотр проводится в свете фонарика, выхватывающего из тьмы лишь один квадратный метр. Оттого что не видишь все сразу, в душу закрадывается какой-то первобытный страх.

Итак, сначала я увидел обезглавленную женщину. Пахло так, будто в крошечной комнате сгнило десять килограммов картошки. Из разлагающегося тела что-то текло... Все, сейчас меня вырвет!

Не знаю, какие силы заставили меня снова взглянуть на женщину. Нет, я ошибся, голова все-таки есть. Вот она, в петле. Клочья седых волос, сочащаяся гноем кожа, высохшие глаза.

Потом яркий луч фонаря осветил маленький кукольный столик. За ним, казалось, пила чай живая кукла, привязанная к изящному креслу. Маленькая девочка, судя по длинным волосам, платью и пышному банту на шее. Лицо изъедено насекомыми, смотреть на него выше человеческих сил. И все-таки не зря я учился в полицейской академии: отрешившись от кошмара, подмечаю детали: одежда на девочке старинная: платье с кринолином, туфли на пуговках, соломенная шляпка. Вот только бант на шее завязали так туго, что выпал почерневший язык...

— Боже милостивый! — шепчет мой помощник.

Меня рвет желчью.

* * *

— Ладно, давай попробуем во всем разобраться.

Мы в офисе, где горят яркие лампы и, несмотря на прохладу осенней ночи, работает вентилятор. Что угодно, только бы избавиться от ужасного смрада.

— Старуха убила девочку, а потом повесилась — такое объяснение кажется наиболее правдоподобным, — неуверенно начал я. — Но зачем? Я не слишком хорошо разбираюсь в местных нравах и обычаях... Что могло толкнуть Агнес на преступление?

С легким дребезжанием вентилятор разгоняет холодный воздух.

— Дом принадлежит Агнес, — проговорил доктор, откашлявшись. — Если не ошибаюсь, муж подарил ко дню свадьбы.

— Неужели...

— В то время у них денежки водились, — негромко продолжал доктор. — Супруг Агнес был банкиром, и весьма удачливым.

— Банкиром?

— Да, его звали Эндрю. В конце двадцатых он зарабатывал столько, что молодые супруги могли позволить себе что угодно. В 1925 году у них родилась дочь. Через три года, осенью, девочка умерла от дифтерии. Ее лечил мой покойный отец — как ни старался, спасти не смог. Безутешные родители не оправились от горя. Эндрю просто сбежал из города, а Агнес превратилась в затворницу. После того, что я сегодня увидел, многое проясняется. Видите ли, у нас время от времени пропадали дети. Обычно по осени. Например, девочка, которую мы сегодня нашли. Ее искал весь город. Вам придется сообщить родителям. Неприятная обязанность... Думаю, одиночество свело Агнес с ума: она начала похищать детей, видя в них свою умершую дочь. Старуха их убивала, но продолжала считать живыми, наряжала, поила чаем, укладывала спать...

— Как в куклы с ними играла? — уточнил я.

— Да, что-то вроде того. Это довольно редкое психическое расстройство. А куда она трупы других детей спрятала? Наверное, когда они начинали разлагаться, Агнес больше не могла с ними играть. Думаю, в конце концов она поняла, в какое чудовище превратилась, и наложила на себя руки.

— Вполне логично, — проговорил помощник. Он, похоже, еще не пришел в себя: лицо бледное, глаза мутные.

— Да, у психов своя логика, запутанная и извращенная.

Нужно было столько всего сделать: вызвать коронеров, связаться с родителями, а я лишь сидел, апатично уставившись на телефон. Хочу выстроить все по порядку, понять, пока воспоминания еще свежи. Нет, не получается! Буду звонить. Но я и трубки коснуться не успел: телефон зазвонил сам.

— Алло! — ответил я и, выслушав сообщение, понял, какую страшную ошибку мы совершили.

— Это не Агнес, — положив трубку, покачал головой я.

— Что?

— Это сделал Эндрю! — Я бросился к двери.