Дождь барабанил по стеклам. По гладкому блестящему асфальту улицы шуршали шины автомобилей. Казалось, что на дворе худшее время зимы, но календарь свидетельствовал, что сегодня пятое апреля, и весна должна быть в разгаре.

— Она считает, что имя Сонни произошло от Son'io. Это по-итальянски значит «Я есть». Разговорная форма. А литературная звучит так: Io sono. Вот что думает Сара.

Карелла прислушался. И Браун тоже.

— Выходит, он говорит «Я есть Сэнсон» или просто «Я Сэнсон». Усекли?

— Нет, — признался Браун.

— Он сообщает нам, что он глухой, — растолковал ему Мейер.

— Как это? — переспросил Браун.

— Откуда Сара это взяла? — поинтересовался Карелла.

— Оттуда, как «Сэнсон» переводится с французского.

— Как же это слово переводится с французского?

— Переводится как «глухой».

— "Сэнсон" значит, что кто-то глухой? — допытывался Браун.

— Нет. Эта фамилия состоит из двух слов. Вот что думает Сара.

— Какие же это слова? — терпеливо расспрашивал Карелла.

— Sans и son. Не совсем уверен, что произношу их правильно. Если хотите, могу позвонить Саре, и она по громкоговорителю...

— Не надо, и так поймем, — остановил его Карелла. — Так как же переводятся эти слова?

— Sans значит без, a son значит звук. А все вместе — «Я беззвучный», то есть «Я глухой».

Карелла посмотрел на Брауна.

Браун посмотрел на Кареллу.

А за окнами лил дождь.

Паркер звонил по телефону-автомату, висевшему на стене в раздевалке. Он не был уверен, что Каталина Херрера обрадуется ему, и у него не было ни малейшего желания выслушивать дурацкие глупости местных шутников в случае, если бы он получил от ворот поворот. Сегодня воскресенье, в конце концов. И он звонит, чтобы сообщить ей, что в пятницу они закончили расследование дела.

Ее голос звучал, словно спросонок.

— Кэти? — спросил он.

— Si?

Ах, как он любил, когда она говорила по-испански!

— Детектив Паркер, — представился он. — Энди.

— О, привет, Энди.

— Как поживаешь?

— Прекрасно.

Она говорила тихо, глухо. Будто только что проснулась.

Может быть, это дождь наводит на нее сон? А на него дождь действовал совсем иначе. В дождливые дни он всегда чувствовал прилив сил. Вот поэтому-то и звонит ей.

— Ты, наверное, уже слышала, что мы довели дело до победного конца?

— Да, — ответила она. — Очень хорошо.

— И я так думаю, — отозвался он. — Извини, что не позвонил раньше. Было много бумажной работы. Нужно все оформить. Понимаешь?

— Да, — ответила она.

— Что новенького?

— Ты не звонил целых четыре дня, — сказала она. — Мы виделись в среду ночью, а сегодня уже воскресенье.

— Да, ты права, — согласился он. — Но ведь я гонялся за мужиком, который убил твоего сына, — напомнил он ей.

Надрывался, чтобы поймать его, хотел он было прибавить, но не стал. — И, разумеется, в конце концов сцапал его. Как ты знаешь...

— В среду мы любили друг друга, — произнесла она, — а ты звонишь только в воскресенье.

— Да.

Воцарилось молчание.

— Но ведь я же звоню тебе. Разве не так? — проговорил он.

Молчание.

— Можно мне приехать к тебе? — спросил он.

Молчание затянулось.

— Кэти, ну скажи что-нибудь?

Молчание становилось невыносимым.

Он подумал: «Эй, не слишком ли ты воображаешь из себя, сестренка? Ты ведь не одна такая красотка».

Но трубку не вешал, надеясь, что не позже чем через четверть часа она все-таки заговорит.

А она думала, что домик в лос-анджелесском пригороде, наверное, вовсе не для нее. В Америке такие, как она, могут только мечтать о Калифорнии. А еще Кэти подумала, что Паркер, возможно, и не такой порядочный, трудолюбивый мужчина, о каком она мечтала. Будет ли он жарить для нее барбекю, когда она, проработав весь день над сценарием, выйдет вечером в сад?

Кто знает, тот ли он мужчина, который ей нужен? Но шел дождь, сын ее ушел в мир иной, и она осталась одна.

— Конечно, приезжай, — ответила она и повесила трубку.

Клинг тоже звонил по телефону-автомату и по той же причине, что и Паркер. Ему не хотелось опозориться в таком многолюдном месте, как комната следственного отдела. И он не желал стать посмешищем ребят, с которыми вместе работал и которым часто вверял свою жизнь. И вообще из участка ему не хотелось звонить, хотя там телефоны-автоматы были на каждом этаже. Полицейский участок — это маленький город, слухи и сплетни там распространяются очень быстро. Зачем ему нужно, чтобы кто-то услышал, как он будет мямлить нечто невразумительное, когда на другом конце провода ему скажут, что не желают с ним разговаривать? А он чувствовал, что такое вполне может случиться.