Он опустил бинокль.

На следующей неделе нужно будет еще раз понаблюдать за зданием, чтобы убедиться, что все идет без изменений.

Четвертого апреля он сам придет на прием, но к этому посещению ему необходимо хорошо подготовиться.

Глухой, улыбаясь, прошел на корму яхты. Девица наливала себе еще стакан шампанского.

— Позволь за тобой поухаживать, — произнес он.

— Спасибо, — поблагодарила девица. — Ты уже закончил свои дела?

— Осмотр берега? Да, — ответил он.

Голос у нее был с легким придыханием, как у Мэрилин Монро, а глаза — цвета изумруда. Глухой накануне посоветовал ей одеть обувь на резиновой подошве и теплую одежду на случай холодной погоды. Девица же вырядилась в белые кроссовки, короткие белые шорты, белую футболку, желтый непромокаемый плащ и желтую зюйдвестку, надвинутую на длинные белокурые волосы. Она сидела, скрестив длинные ноги, плащ распахнулся, в руке она держала стакан и с любопытством смотрела, как в него из бутылки лилось шампанское. Двадцать три, самое большее двадцать четыре года, на глаз определил ее возраст Глухой.

— Готово, — сказал он, наполнив ее стакан, а потом свой.

— Спасибо, Гарри, — прощебетала девица.

Ей никогда не нравилось имя Гарри, но Глухому оно определенно шло. Ему бы пошло любое имя.

— За тебя, — подняв свой стакан, произнес тост Глухой.

— Спасибо, — снова прощебетала девица.

— И за меня, — закончил тост Глухой.

— Очень хорошо, — улыбнулась девица.

— И за чудную музыку, которую мы сейчас вместе сочиним.

Она кивнула головой, но промолчала. Пусть не думает, что легко добьется своего. Они зазвенели стаканами и маленькими глотками выпили шампанское. Яхта качалась на волнах, над рекой дул сильный ветер. Он гнал облака, рвал их в клочья, и наконец проглянуло солнце.

— Внизу нас ждет дисковый магнитофон, — шепнул он.

— Неужели? — в ее изумрудных глазах мелькнул интерес.

— Как ты думаешь, не спуститься ли нам туда?

— А что нас еще там ждет?

Она отвела стакан с шампанским от своих пухлых губок, рот ее приоткрылся. Обутая в спортивную туфлю нога дрожала мелкой дрожью.

— Двуспальная кровать...

— Да ну!

— И много шампанского.

— Мммм.

— И я, — он наклонился и поцеловал ее.

Она вдруг почувствовала головокружение и подумала, не подбросил ли он ей что-нибудь в шампанское. А потом она поняла, что голова у нее закружилась от его поцелуя. «Ах, парень, что ты со мной делаешь», подумала она.

Глухой поднял ее с мягкой скамейки и понес на руках по ходившей ходуном палубе к открытой двери, которая вела вниз. Снес ее по лестнице в какое-то похожее на маленькую кухню помещение. «Кажется, это называется камбуз», подумала она. А он нес ее дальше, пока не донес до двуспальной кровати — единственной вещи, которая более или менее соответствовала своему названию.

Осторожно положив ее на кровать, он сказал:

— Сейчас мы будем с тобой трахаться до упаду, Гейл.

Так звали девицу. И свое обещание он, по ее мнению, выполнил.

— Смотрю я, и мне это совершенно не нравится, — говорил Джиб. — Мы готовимся к бесплатному концерту, до него осталось только двенадцать дней, а ни в печати, ни по радио, ни по телевизору ни звука, ни слова об этом. Вот что мне не нравится.

Джиб был лидером ансамбля рэпперов.

Их было четверо: Джиб, Сильвер и две девушки. Одну из них звали Софи, а другую — Грас. Группа именовалась «Блеск плевка», а выдумал такое сногсшибательное название Джиб. Это было в те времена, когда они еще гремели и вопили на уличных перекрестках в Даймондбеке и назывались «Четыре Кью». Что вполне соответствовало роду музыки, которую они обрушивали на прохожих. Но уже тогда уличные успехи не удовлетворяли Джиба. Это хорошо до поры до времени, думал он, и строил планы стремительного продвижения к — о-о! — сияющим вершинам преуспевания и богатства.

Джиб помнил, как дед рассказывал ему, что в прежние времена словом «блеск» дразнили цветных, но он не имел ни малейшего понятия, откуда произошла эта кличка. Может быть, черных прозвали так потому, что кожа у нас выглядит блестящей, гадал дед. Так или иначе, когда-то это слово было обиходным. Блеск. И Джиб подумал, как было бы хорошо швырнуть его прямо в лицо белякам — блеск! А еще лучше прибавить к нему слово плевок. Вот и получилось «Блеск плевка». Так и представляешь себе огрызающегося и плюющегося чернокожего человека. И этот образ воплотился бы в их музыке. Новое название ансамбля показалось девушкам жутким, а Сильвер нашел, что оно высосано из пальца и никуда не годится. Когда к тебе подходят и интересуются, как называется группа, размышлял он, а ты без тени смущения отвечаешь: «Четыре Кью» [1] , разве это не замечательно?

Джиб растолковал ему, что старое название в культурном обществе звучит неприлично и может отпугнуть хозяина студии звукозаписи. Сильвер возразил, что главное, как продюсер примет то, что они собираются предложить ему, а понравится ли ему название группы, не имеет значения. Пусть остается «Четыре Кью» — и все.

В разговор вмешались девушки. Они признались, что чувствуют себя крайне неловко, когда им кричат что-то похожее на: «Эй, трахать вас!». Особенно смущалась Грас, которой в те времена, когда они гремели и вопили за гроши на уличных перекрестках, было всего четырнадцать лет. Грас сказала, что ей стыдно произносить вслух название ансамбля. Да и мать пригрозила ей, что треснет ее по голове, если услышит от нее такую гадость. Грас была единственной девственницей из всех знакомых Джибу в то время девушек. Он считался с ее мнением, потому что от нее, как ему казалось, исходил аромат чистоты.