— Почему вы не рассказали мне об этом раньше? Это произнес Режиссер.

Тот, который на сцене. Сам Кендалл продолжал сидеть в шестом ряду.

— Я... я боялась, что это вы мне звоните.

— Я? Я?!

А это реплика Купера Хайнеса, почтенного джентльмена, типичного доктора из популярной «мыльной оперы». Судя по его виду, он был до глубины души поражен самой идеей, что человеком, угрожающим актрисе по телефону, мог быть он сам. Его изумление было таким искренним, что Кендалл едва не расхохотался, хотя подобная реакция в данном эпизоде была совершенно неуместна.

— Извините. Я понимаю, что это нелепо. С чего вдруг вам могло бы захотеться убить меня?

— Да кому это вообще нужно?

Еще одна реплика, которая, будучи произнесенной Купером в его изумленно-смущенной манере, могла вызвать взрыв хохота. Кендалл в темноте яростно строчил замечания.

— Вам нужно пойти в полицию.

— Я там была.

— И что?

— Они сказали, что ничего не смогут сделать до тех пор, пока этот тип на самом деле не попытается убить меня.

— Но это нелепо.

— Да.

— С кем вы разговаривали?

— С детективом.

— И он сказал, что они ничем не могут помочь?

— Именно так он и сказал.

— Невероятно! Почему... вы понимаете, что это означает?

— Я так боюсь.

— Это означает, что вы будете спокойно спать в своей постели...

— Я понимаю.

— ...а кто-нибудь придет и нападет на вас.

— Мне ужасно не по себе.

— Это означает, что сегодня вечером вы можете выйти из ресторана...

— Я понимаю.

— И в эту самую минуту...

— Я понимаю.

— Убийца может уже поджидать вас с ножом в руке.

— А что я могу сделать? О Господи, ну что я могу сделать?

— Я немедленно отправляюсь домой и звоню кое-кому. У меня есть несколько знакомых, которые в состоянии прищучить этого вашего детектива и выяснить, что он может для вас сделать. Допивайте кофе, я вас подвезу.

— Не нужно, езжайте. Я и пешком дойду. Здесь же всего несколько кварталов.

— Вы уверены?

— Да, езжайте.

— Я беспокоюсь о вас, дорогая.

— Ну что вы, не стоит.

— И все-таки я беспокоюсь.

— Хорошая сцена! — прошептал Корбин.

Кендалл промолчал.

Он наблюдал, как Купер подошел к Хелен Фрирз, в данный момент играющей кассиршу, заплатил по счету, толкнул воображаемую вращающуюся дверь и вышел на улицу. Пока он шел за кулисы, Джози допивала свой кофе.

— Вот сейчас должно начать темнеть, — сказал Кендалл и сделал пометку, что темнеть должно чуть раньше. Джози допила кофе, взяла салфетку, аккуратно промокнула губы, немного помедлила, встала, нехотя надела пальто — о Господи, как она была хороша! — придвинула стул обратно к столу, подошла к кассирше, заплатила по счету и толкнула все ту же воображаемую вращающуюся дверь.

Начало темнеть.

Когда Джози двинулась через сцену, ресторан у нее за спиной — сперва стол и стулья, потом стойка кассирши — медленно стали погружаться в темноту. Подняв воротник пальто, словно защищаясь от пронизывающего ветра, девушка смело вышла наружу, С каждым ее шагом за ее спиной становилось все темнее и темнее. А потом свет зловеще начал меркнуть и перед нею, так что теперь девушка шла в сгущающейся темноте, а позади нее лежала сплошная тьма.

Из этой тьмы внезапно возник высокий мужчина в длинном черном плаще и надвинутой на глаза шляпе — Джерри Гринбаум, на этот раз не отпускающий никаких шуточек, играющий всерьез, в костюме, который он откуда-то выудил и впервые надел. Если на предыдущих репетициях он использовал вместо ножа какую-то деревяшку, то теперь — возможно, вдохновленный этим освещением — Джерри сжимал в руке настоящий хлебный нож, который он подобрал где-то за кулисами. Он держал его высоко над головой, как Тони Перкинс в «Психо», когда он подходит к Марте Бэлсэм. Джерри даже двигался так же, как Перкинс, — широкой, размашистой походкой, на негнущихся ногах, и одного воспоминания об этой сцене было достаточно, чтобы у зрителя кровь застыла в жилах, — хотя Кендалл планировал построить эту сцену немного по-другому.

Нож злобно устремился вниз, и, когда Джози повернулась, чтобы скрыть этот треклятый удар от зрительного зала, его лезвие сверкнуло в точно нацеленном луче света. Нападавший исчез во тьме. Джози упала на сцену и застыла.

Потом, словно плакальщики на ирландской тризне, возникли остальные актеры, окружая упавшую Актрису. Детектив принялся опрашивать их всех так, словно она на самом деле была мертва — спросил у Режиссера, о чем они разговаривали во время обеда, спросил у Дублерши, не ссорились ли они в последнее время, а под конец повернулся к самой Актрисе, которая — вот так сюрприз! — вовсе не умерла, а уже поднялась со сцены и теперь сидела в кресле, изображающем больничную кровать, и слабым голосом отвечала на вопросы Детектива. Сцена отличалась от прочих своей скучностью и затянутостью.

— Спасибо, ребята. Похоже, начинает получаться, — подал голос Кендалл. — Теперь десятую сцену, и начнем разбор репетиции.

Когда актеры двинулись за кулисы, на сцену выскочил Джерри, все еще одетый в плащ и ту же широкополую шляпу.

— Ну как, босс? — закричал он, обращаясь в зрительный зал. — Достаточно устрашающе?

— Отлично, Джерри, — сказал Корбин. Кендалл искоса посмотрел на него.

— Прямо как у Хичкока, а? — спросил Джерри.

— Отлично, — снова повторил Корбин. Кендалл еще раз посмотрел в его сторону.