Серебристые ручейки дождя бороздили окна в кабинете лейтенанта, за окнами небо было серее, чем коротко подстриженные волосы начальника, в которых с каждым годом добавлялось седины. Бернс, насупясь, сидел за столом, положив перед собой кулаки. Суставы на них были увеличены — последствие уличных драк в дни юности. Мохнатые брови нависали над блестящими синими глазами. По обе стороны от него по окнам медленно стекали струи дождя.

— Докладывайте! — бросил он.

— Вчера поздно вечером я посетил Бобби Корренте, — начал Карелла. — Его уже выпустили под залог...

— Естественно!

— ...я застал его дома вместе с родителями. Я полагал, поскольку за ним уже числятся погром в церкви и нападение на священника...

— Ну и? — нетерпеливо произнес Бернс.

— Но на ночь убийства у него алиби.

— Есть надежный свидетель?

— Его отец.

— Ерунда, — махнул рукой Бернс.

— У Хупера тоже алиби, — сказал Хейз. — Сегодня утром я говорил с ним.

— А кто его свидетель?

— Его сестра.

— Тоже пустой номер, — прокомментировал Бернс.

— Но они оба знали, что в церкви спрятан крэк...

— И где он был, кстати?

— В бачке со святой водой.

— Иисусе! — воскликнул Бернс и покачал головой. — А как насчет орудия преступления? Еще не нашли?

— В церкви нигде нет. А мы ее обыскивали уже сто раз! Дело в том, что если Хупер или Корренте возвращались за дурманом...

— Исключено, вы только что сказали, что у обоих — алиби.

— И в связи с чем вы заметили, что они ничего не стоят, — ввернул Карелла.

— Что само собой разумеется! — сказал Бернс. — А что это за личность — Фарнс? Это его настоящее имя?

— Да.

— Какое алиби у него?

— Его журнал инвентаризации, — сказал Карелла.

— Даты в котором он проставляет сам, — добавил Хейз.

— Пока вы мне ничего так и не дали, кроме алиби, которые вовсе и не алиби! — сказал Бернс. — Что у вас еще?

— Опять алиби, которые не подтверждаются, — доложил Карелла. — Этот голубой, что рисовал звезду...

— Еще раз его имя?

— Хоббс. Эндрю Хоббс. Он заявляет, что в ночь убийства был в постели с неким Джереми Сэчсом.

— Жуть!

— Мы не смогли найти его мать...

— Как ее зовут?

— Эбигайль. Я так думаю. Он называет ее Эбби, поэтому я полагаю, что ее имя — Эбигайль.

— О'кей, Эбигайль Хоббс. Что известно о ней?

— Она обращалась за помощью к отцу Майклу. Мы хотим выяснить, насколько его рассердил этот визит.

— Сына?

— Да. Мейер говорит, что тот все еще мочится в постель из-за этого. Патеру нанесли семнадцать ран. Это, вероятно, признак бешенства.

— Согласен. Так найдите ее!

— Мы стараемся.

— Что скажете о его секретаре? — спросил Бернс.

— А что можно сказать о ней? — удивился Хейз.

Как показалось Карелле, с защищающей интонацией.

— А не с ней ли баловался священник?

— Я так не думаю, — сказал Хейз.

— Какие у тебя для этого основания?

— Ну... просто не похоже, чтобы она могла заниматься такими вещами.

Бернс внимательно посмотрел на него.

— Просто она не может, — сказал Хейз и пожал плечами.

— Классный вития, да? — усмехнулся Бернс.

— Простите, кто?

— Самый одаренный ученик в классе, невероятно красивый, умница, честолюбивый. И убивает мать, отца, обеих сестер и еще золотую рыбку в аквариуме. И невозможно было даже подумать, что он способен на такое! Точно?

— Кажется...

— Мне твои «кажется» не нужны! — вскипел Бернс. — И не рассказывай мне сказки о секретаршах, которые не дурачатся со своими боссами! Выясни, где она была и что делала в ночь убийства!

— Да, сэр! — ответил Хейз.

— И найдите мать этого голубого, Хоббса, проверьте, что за чертовщина там творится!

— Да, сэр! — ответил Карелла.

— Выполняйте! — закончил Бернс.

Карелла предположил, что дождливый день — самое подходящее время для посещения церкви обожателей дьявола. Идя по улице, сквозь завесу дождя он увидел старые, закопченные камни того, что когда-то было, и было очень давно католической церковью. Потом, во времена гражданской войны, стало зернохранилищем, потом — баптистской церковью, далее — большим магазином по продаже швейных машинок, затем — выставкой античности и изделий художественного промысла, пока не стало разрушаться внутри и снаружи. А сейчас это была церковь Безродного, хотя внешне ничто не говорило об этом случайному наблюдателю.