Нет уж, сэр Пол Докерти, прошлой ночью вы в последний раз ко мне прикоснулись. Это был конец, пусть вы еще об этом и не знаете. Глупо, если подумать, — маленький клочок бумаги дает мужчине право делать это с тобой до тех пор, пока ты не превратишься в такую старую клячу, что он больше тебя и не захочет.

Я оделась, остановилась у двери и стала напряженно думать о ней. Думала о ней, пока снова не расплакалась. Потом вышла. В гостиной было совсем темно, и в этом мраке Ноэль разговаривала со здоровенным полицейским. Они не видели меня. Я повернулась и вышла через черный ход. Вроде бы как искала Уолласа Дорна. Потом увидела огонек сигареты в нашей машине и подошла к ней. Пол сидел там в одиночестве. Он так и подскочил, когда меня увидел. Наверное, я застала его врасплох. И сказал:

— Я хочу с тобой поговорить.

Я сама собиралась с ним поговорить, но он меня опередил, так что просто посмотрела на него, повернулась и ушла. Ему нечего было мне сказать. Нечего. Я шла вокруг дома, когда наступила на что-то, покатившееся у меня под ногой, так что едва не села. Я пошарила вокруг, подняла что-то, поднесла к свету, льющемуся из окна, чтобы рассмотреть. На ощупь — какая-то гладкая палка. Оказалось, что это полосатый колышек с одного конца крокетной площадки, колышек, о который нужно стукнуть шаром после того, как провел его через все ворота. Но конец, который втыкается в землю, куда-то подевался, был отломан. Наверное, кто-нибудь споткнулся о него в темноте, сломал и со злости зашвырнул подальше. Я отбросила колышек обратно на площадку.

Мне все не сиделось на месте. Я снова пошла в нашу комнату, затем еще побродила немного, и тут раздались крики, люди побежали к озеру, и я услышала, как кто-то произнес что-то похожее на слова «ее достали».

Я не хотела спускаться туда, но должна была это сделать. Я всегда так поступаю. Потому что должна все видеть своими глазами. Однажды на Мэдисон-авеню собралась толпа, глазевшая на что-то, и надо же было мне, как последней дурочке, протиснуться, чтобы тоже посмотреть. А там лежала толстая женщина, вывалившаяся из окна. У меня едва ленч не выскочил обратно.

Я должна была спуститься и посмотреть, но пошла медленно. Не собиралась бежать, как остальные. Даже несмотря на это, времени у меня было в избытке. Уилма лежала в лодке, прикрытая грязным брезентом. Они приподняли ее и уронили. Я опять заплакала. Невыносимо было видеть, как ее уронили. Я мечтала о том, чтобы у меня нашелся какой-то способ ее оживить. Какие-то волшебные слова, как в сказках. Даже подумала, что если бы сумела ее оживить, то посвятила бы ей всю мою жизнь. И были бы только мы двое. Уехали бы куда-нибудь, и осталось бы только двое — на веки вечные. И никаких мужчин вокруг нас.

Потом остановилась и спросила себя: и зачем я думаю о таких глупостях? Ну, если бы все мужчины походили на Гила, я бы их, конечно, близко к себе не подпускала. Позже я вроде бы случайно увидела, как Стив затащил Ноэль Хесс в свою комнату, запер дверь, и даже услышала, как щелкнул замок. Да, в тихом омуте черти водятся, подумала я. А я-то держала ее за провинциалку. Это лишний раз доказывает — никогда не суди о книге по ее обложке. Хотелось послушать под дверью, но я побоялась, что кто-то меня на этом застукает.

Потом они снова позвали всех нас в гостиную, после того как получили возможность осмотреть тело. Нам полагалось сидеть, пока выступал человек по имени Фиш. Вид у всех был мрачный. Я плакала, ни на кого не обращая внимания, и даже особенно не вслушивалась. А затем Фиш сказал ужасную вещь — ей что-то воткнули в затылок. Убили! Кто-то убил мою Уилму. Одна мысль об этом сделала из меня настоящую тигрицу. Да я бы им мигом глаза повыцарапывала! Я бы вскочила и накинулась на них. Но всем нам полагалось дожидаться там прибытия больших шишек. Я все пыталась припомнить, как мы располагались в воде. Но из этого ничего не вышло, потому что мы все время перемещались с места на место, и я не знала точно, когда это с ней случилось. Ноэль вышла из комнаты, сославшись на головную боль. Ну да, конечно! Я ждала, что Стив отправится за ней следом, но он все доказывал им что-то насчет репортеров, которые вот-вот могли нагрянуть.

Я просто сидела, перестав плакать. Все думала над тем, кто же ее убил. Джуди Джона разговаривала с полицейским. Она взглянула на меня, а потом вроде как показала мне свое неодобрение. Или не мне... Я еще удивилась — что стряслось. Смотрит как-то странно. За моим креслом кто-то есть. Какая-то рука. Никто ни к кому не должен так прикасаться, ну надо же — положить свою поганую лапу мне на грудь, протянув у меня из-за спины, у всех на глазах. Если это Полу вздумалось так пошутить...

Эвис позвонил из галереи. Хотел узнать, когда получит следующую работу. Сказал, что сумеет ее продать. Люди ждут новых поступлений. Я ответил, что не буду работать какое-то время — может, месяц, может, два. И тут он заявил — мол, будет разумно выставить какую-нибудь новую работу, пока его покупатели не остыли. Я ему объяснил, что не нравится мне такая постановка вопроса. Не нравятся намеки на то, что я — какое-то там кратковременное увлечение. Он извинился передо мной. Но в этих его извинениях чувствовалась какая-то скользкость, достигнутая частыми упражнениями, которая мне пришлась не по вкусу. Я повесил трубку.