— В таком случае зачем он нас позвал?

— Это легко объяснить. Вначале Жером влез в это дело, не отдавая себе отчета в последствиях. Будучи энтузиастом, он позвал тебя на помощь. Он знал, что случай с Вероникой особенный и заинтересует тебя. К тому же, возможно, ему захотелось увидеться с тобой, и он использовал случай.

— Не понимаю, к чему ты клонишь?

— Сначала вселение духа в Веронику никого не волновало. В клинике ее бы лечили от шизофрении или чего-нибудь еще. Она бы оставалась при закрытых дверях, и о ней бы все забыли. Но именно Жером заварил эту кашу. Призвав нас для расследования, он посеял панику среди тех, у кого нечиста совесть. Но поскольку это разумные люди, они дают нам возможность продвинуться в расследовании, чтобы потом эффективнее нам противостоять. К тому же, в той или иной мере, они в курсе наших расследований благодаря Жерому…

— Ты думаешь, это Ноэми?

— Она или кто-нибудь другой.

— Кто тебе сказал, что в команде Жерома нет доносчика?

— А что касается твоих исследований?

— Неизвестно! Может, это полицейский, информированный Вердье, или Вердье собственной персоной?

Мюрьель съела несколько листиков салата и отложила вилку. Ей больше не хотелось есть.

— Не думаю, что Жером непосредственно замешан в этом деле, — сказала она.

— Я так не говорил. Но он, вероятно, замешан в нем против своей воли. Когда стало ясно, что мы приближаемся к разгадке, ему начали угрожать, чтобы заставить нас прекратить поиски.

— Тебя послушать — так это настоящий заговор.

— Называй как хочешь. Но я уверен, что дело касается нескольких людей, объединенных общим интересом. Колдовство, семейные тайны, идеологические, политические, экономические причины…

— А какое отношение имеет к этому Жером?

— Если в двух словах, думаю, он слишком много знает, что ставит его в зависимость от наших противников.

— Хорошо, но почему он никогда не подвергался колдовству, как мы?

— Это не имеет смысла. Если он делает то, что от него требуют, нет необходимости его убирать! Для других он — великолепный троянский конь. Зачем же лишать себя такого сокровища?

Мюрьель замолчала. Представлять себе, что Жером имел отношение к делу, было невыносимо. Дружеские чувства, которые она питала к нему, и ее собственные выводы не позволяли обвинять его.

— Не думаю, что мы имеем дело с религиозной сектой, разве что с двумя или тремя лицами. Именно они и проделывают эти трюки и обладают исключительными способностями, которые используют исключительно для реализации враждебных намерений.

— Не забывай, что в каждой секте выполняются одни и те же ритуалы, связанные с религией и с прошлым, к тому же иногда деньги являются ведущим мотивом.

— Возможно. Но ничего такого я не вижу в нашем расследовании. Это всего лишь домыслы.

— Верно.

— Во всяком случае, — повторила Мюрьель, — Жером не способен ни на что плохое.

Мишель не настаивал. Он не собирался говорить ей о том, что хороший полицейский должен забывать о чувствах и выдвигать гипотезы, основываясь только на фактах и их взаимосвязи. Что касается Жерома, существовали некоторые подозрительные моменты. Несмотря на беспокойство, он не подвергался никаким нападкам. Но он мог быть в курсе всего того, что касалось расследования и опытов Мюрьель, поддерживать отношения со всеми участниками трагедии, воздействовать на состояние здоровья Вероники и Антонена и, что хуже всего, убить Эмиля. Ведь вечером, в день убийства, Жерома не было дома!

Конечно, это было слишком серьезное обвинение, чтобы обсуждать его с Мюрьель. Мишель пообещал себе, что отныне будет контролировать все свои слова. И если надо будет проверить Жерома, он сделает это без огласки.

Видя, что Мюрьель сильно огорчена, Мишель погладил ее по руке.

— Извини, что был так прямолинеен, но это часть моей работы.

— Знаю, — ответила она, отодвигаясь, — но ведь ты тоже не безгрешен. Жером и твой друг! Нет, я бы не хотела быть полицейским.

Мишель попытался оправдаться. Слова Мюрьель задели его.

— Если я и выдвигаю эти гипотезы, то для того, чтобы доказать его невиновность.

— Не понимаю.

— Задаваясь вопросом относительно его поведения, я сам же на него отвечаю и доказываю непричастность Жерома.

Эти аргументы не убедили Мюрьель, и она замолчала. На самом деле она злилась на весь белый свет: прежде всего на Мишеля, чьи рассуждения хотя и раздражали ее, во многом были обоснованны; на Жерома, потому что не одобряла его поведения и не во всем доверяла ему; на себя наконец, поскольку в такой ситуации проявлялись и ее личные привязанности: с одной стороны, повышенная сентиментальность к Жерому, с другой — слишком осторожная позиция по отношению к Мишелю, ведь ей приходилось скрывать, что ее безудержно влечет к нему. Это было слишком сложно и мучительно. Уж лучше бы поскорее лечь спать!

— Я хотела бы вернуться, — предложила она, допив кофе. — Лучший способ признать невиновность Жерома — это поговорить с ним.

— А вот это будет ошибкой, — возразил Мишель. — Если предположить, что преступник — или преступники — загнал его в угол, то он окажется в еще более затруднительном положении.

Мюрьель не могла не согласиться с Мишелем.

— В таком случае я должна интенсивнее работать с Тома. Совершенно очевидно, что он знает правду.

Мишель кивнул, но в глубине души вовсе не был с этим согласен. По его мнению, правда могла выйти наружу лишь в результате разговора с живыми, а не с умершими. Для этого нужно было заставить их говорить, поймав на каком-нибудь противоречии. Это он и попытается завтра сделать при встрече с Пьером и Матильдой.