Когда я кончил рисовать, молодой человек посмотрел на листки, что-то промямлил и начал расспрашивать меня о моих приключениях. Дежурный унтер-офицер перебил его, напомнив, что такие вопросы задавать не положено. Тогда врач осмотрел меня, как обычно осматривают больных. Руки у него были ледяные. Если бы дежурный их потрогал, он бы вышвырнул самозванца вон. Но я промолчал: очень уж меня подкупило волнение этого юнца и то, что он, наверное, журналист. Пятнадцать минут, отведенные для разговора, еще не истекли, а он уже пулей вылетел из палаты, прихватив с собой рисунки.

Ну и переполох поднялся на следующий день! Рисунки, снабженные стрелками и подписями, появились на первой полосе газеты «Эль Тьемпо».

«Я стоял здесь» — гласила надпись, а стрелка указывала на капитанский мостик. Это была неправ да, потому что я стоял не на мостике, а на корме. Но рисунки были мои.

Меня подговаривали написать опровержение, потребовать восстановления истины, но мне это показалось нелепостью. Я был в восторге от репортера, который прикинулся врачом, чтобы проникнуть в военный госпиталь. Если бы он мне тогда открылся, я бы наверняка придумал, как удалить из палаты дежурного унтер-офицера. Ведь, по правде говоря, мне в тот день уже разрешили рассказывать о моих приключениях.

Эпизод с репортером, переодевшимся врачом, весьма наглядно продемонстрировал мне, как велик интерес газетчиков к истории моего десятидневного пребывания в море. Она интересовала буквально всех. Мои друзья и те частенько просили ее повторить. Когда я, поправившись, прилетел в Боготу, моя жизнь круто изменилась. На аэродроме меня встретили честь по чести. Президент республики вручил мне орден и похвалил за геройство. В тот же день я узнал, что остаюсь на военной службе да еще меня повысят в звании.

Кроме того, меня поджидал сюрприз — предложения рекламных агентов. Я был очень доволен своими часами, которые верой и правдой служили мне во время морских скитаний. Но не подозревал, что фирме-изготовителю будет от этого какой-то прок. Однако они дали мне пятьсот долларов и новые часы. А за то, что я пожевал резинку определенной марки и разрекламировал ее, мне дали аж тысячу долларов! По воле судьбы фирма, изготовившая мои ботинки, отвалила мне за рекламу ее товара целых две тысячи. За разрешение передавать мою историю по радио я получил пять тысяч. Разве мог я подумать, что стоит помучиться от голода в море десять дней — и получишь такой доход?! Однако факт остается фактом: за последнее время я получил почти

десять тысяч песо. Однако повторить свои злоключения не согласился бы даже за миллион.

Жизнь ваш герой ведет самую обычную. Я встаю в десять утра. Иду в кафе поболтать с друзьями или в какое-нибудь агентство, изобретающее на основе моей одиссеи многочисленные рекламные объявления. Почти каждый день хожу в кино. Но имя моей спутницы сообщить не могу. Это единственное, что останется за рамками рассказа как не относящееся к делу.

Я все время получаю письма из разных мест. Мне пишут незнакомые люди. Из Перейры пришла длинная поэма о плотах и чайках с инициалами «X. В. К.» вместо подписи. Мэри Эдресс, заказавшая по мне панихиду, когда я дрейфовал в Карибском море, пишет мне очень часто. Она прислала фотографию с дарственной подписью, читатели ее уже видели.

Я рассказывал мою историю по радио и телевидению. Рассказывал друзьям. Еще поведал ее одной старушке-вдове, у которой есть пухлый альбом с фотографиями, когда она позвала меня в гости. Кое-кто говорит, что я все это выдумал. А я в ответ спрашиваю:

— Тогда что, по-вашему, я делал десять дней в море?