Я вошел вслед за генералом в изящно убранную комнату, в которой нашел Селесту, ожидающую меня. Она бросилась навстречу. С каким наслаждением я взял ее за руку и взглянул в ее очаровательное личико! Мы не могли выговорить ни слова. С минуту я держал ее руку в своей, не в силах отвести от нее глаз; генерал же, стоя около нас, с улыбкой переводил взгляд с нее на меня и обратно. Наконец он отошел к окну; я поднес ее руку к губам.

— Мне кажется, это сон, — проговорила Селеста.

Я не мог отвечать и только смотрел на нее. Какой прекрасной стала она, как выросла! Выражение ее безукоризненного лица было так полно ума и чувства. Глаза, наполнившиеся слезами, так кротко, так ласково' блестели, что я готов был упасть перед ней на колени.

— Пойдемте, друг мой, — сказал генерал О'Брайен, — вы видели Селесту, теперь хирургу надо видеть вас.

— Хирургу! — вскричала испуганная Селеста.

— Да, моя милая; но ничего страшного: пара ребер переломлена.

Я вышел вслед за генералом О'Брайеном из комнаты, но в дверях обернулся, чтобы взглянуть на Селесту. Она отошла к софе и закрыла глаза платком.

Хирург дожидался нас; он перевязал бок, приложил к нему какую-то прохладительную примочку, и я тотчас же почувствовал большое облегчение.

— Я должен уйти, — сказал генерал О'Брайен, — вам надобно полежать часа два, а потом, если я не возвращусь, то вам известен путь к Селесте.

Я лег, чтоб исполнить его желание, но лишь только заслышал топот лошади, встал и отправился в гардеробную. Тут была Селеста; она поспешила осведомиться о моей ране. Я отвечал, что она не опасна и что пришел именно для того, чтобы доказать это. Мы сели на софу.

— Я так несчастлив, Селеста, — сказал я, — что никогда не удается мне явиться перед вами в приличном виде. Когда вы видели меня в первый раз, я был ранен; во второй — одет женщиной; в последний раз — вымаран грязью и порохом, теперь опять возвращаюсь к вам раненный и в повязках. Не знаю, удастся ли когда предстать перед вами джентльменом.

— Не платье — лицо джентльмена, Питер. Я так счастлива видеть вас, что не обращаю внимания на платье. Но я еще не поблагодарила вас за любезность, оказанную мне при последней нашей встрече; папенька никогда этого не забудет.

— И я еще не поблагодарил вас, Селеста, за кошелек, который вы бросили мне в шляпу, когда встретили меня при попытке бежать из Франции. Я никогда не забывал вас, а с тех пор, как мы виделись в последний раз, вы ни на минуту не выходили у меня из головы. Представить себе не можете, как я благодарен урагану за то, что он выбросил меня к вашим ногам. Крейсируя с кораблем, я часто осматривал город в подзорную трубу, представляя, что в доме, который попадал мне на глаза, обитаете вы, я чувствовал себя счастливым, когда мы близко подходили к берегу, потому что это приближало меня к вам.

— И я тоже, Питер, часто следила за вашим кораблем, радовалась, когда он подходил ближе и боялась его батарей. Какая жалость, что вы и батюшка не служите вместе: мы были бы так счастливы.

Мы разговаривали так около двух часов, показавшихся нам десятью минутами. Я чувствовал себя влюбленным, но не думаю, чтоб Селеста подозревала, что и она влюблена; впрочем, пусть читатель сам судит об этом по тому маленькому разговору, который я выше передал.

На следующее утро я вышел посмотреть, не увижу ли корабля, и, к величайшему удовольствию, заметил его, шедшего к берегу милях в шести от входа в гавань. На нем были теперь очень порядочные мачты с брам-стеньгами вместо тожелей. Углубившись на три мили в гавань, он спустил единственный оставшийся у него бот, который направился к берегу, распустив парламентерский флаг на носу. Я поспешил в свою комнату и написал О'Брайену подробный отчет о случившемся, намереваясь отослать его с ботом; в нем, между прочим, я просил прислать мои вещи, потому что я не имел с собой ничего, кроме того, что было на мне. Как только я закончил его, вошел генерал О'Брайен.

— Друг мой, — сказал он, — я только что принял парламентера, присланного капитаном О'Брайеном; он хочет знать о судьбе экипажа своих ботов и просит позволения доставить оставшимся в живых их платье и имущество.

— Я как раз описал ему эту историю и между прочим прошу его именно о том, о чем он просит вас, — ответил я и подал ему письмо, которое он, прочитав, возвратил мне.

— Но, друг мой, — сказал он, — вы очень превратного мнения о нас, французах, если думаете, что мы намерены удерживать вас в плену. Во-первых, то, что вы освободили стольких французских подданных, когда овладели «Викториной», дает вам право на такое же снисхождение; во-вторых, вы не были взяты в плен, а попали сюда велением судьбы; Провидение этой бурей ослабляет вражду между народами и побуждает к общему человеколюбию, которое так прекрасно выказали ваши храбрые матросы. Вы, следовательно, вольны отправиться с вашими людьми. Но мы все-таки будем считать себя вашими должниками. Как бок сегодня?

— Очень плохо, — отвечал я, не в силах снести мысль о столь скором возвращении на бриг, прошедший день я вынужден был рано расстаться с Селестой и идти спать. Я очень мало успел с ней поговорить и еще не рассказал генералу О'Брайену истории моего побега) из Франции.

— Не думаю, — продолжал я, — что могу отправиться на корабль сегодня, но очень благодарен за вашу доброту.

— Хорошо, хорошо! — возразил генерал, понявший мою мысль — Я не считаю, что вам необходимо отправиться сегодня. Я отошлю матросов и ваше письмо. Кроме того напишу капитану О'Брайену, что вы в постели и до послезавтра не встанете. Согласны?