Перепрыгивая через ступеньки, я быстро взбежал по лестнице и ринулся в комнату брата. Там я снял пальто и костюм, ослабил узел галстука и воротничок и сел на кровать. Потом, какое-то время спустя, я лег и уставился вверх, на темнеющий потолок. Я старался держать глаза открытыми, но, утомленный, все же скоро уснул.

Показалось, что прошел всего миг. Я совсем проснулся, в теле приятно покалывало. Мне и в голову не приходило, насколько это необыкновенно. Темнота будто ожила. Она мерцала перед глазами, пока я лежал там, распаленный, сладострастный, хотя едва ли к тому был какой-либо очевидный повод.

Я прошептал имя Сола. И тут же мысль о нем исчезла, словно невидимые пальцы вырвали ее из моего мозга.

Я помню, что ворочался и смеялся – поведение более чем странное, если и не вовсе непристойное для личности с моими наклонностями. Подушка под моей щекой была как шелковая, и сознание мое стало меркнуть. Темнота растекалась по мне, словно теплый сироп, успокаивая тело и мысли. Я бессвязно бормотал, чувствуя себя так, словно вся энергия из моих мускулов ушла, я был тяжел, как камень, засыпая от восхитительного изнурения.

Уже почти забывшись, я вдруг почувствовал в комнате чужое присутствие. И странно, что оно было не только знакомо мне, но я не испытывал никакого страха. Лишь необъяснимое чувство томного ожидания.

Затем она подошла ко мне, девушка с портрета.

Я видел голубоватый туман, клубившийся вокруг нее, всего мгновение, потому что он быстро исчез, и в моих руках оказалось теплое и трепещущее тело. Я помню только возбуждение и отвращение, смешавшиеся, всеохватывающие, и еще ощущение ужасной, всепобеждающей прожорливости. Я висел, заключенный в облако противоречивости; душу и тело разъедало неестественное желание. И сначала про себя, а потом вслух, будто эхо, я вновь и вновь повторял имя.

Кларисса.

Как я смогу оценить те болезненно-эротические мгновения, проведенные с ней? Чувство времени исчезло. Вязкое головокружение охватило меня. Я пытался бороться с ним, но без всякого успеха. Я был пожран, так же, как брат мой, Сол, пожран был этим непотребством, явившимся из могилы ночи.

Наконец, каким-то непостижимым образом, мы были уже не в постели, мы находились внизу, кружась по гостиной, танцуя неистово, прижавшись друг к другу. Музыки не было, был только непрекращающийся, ритмический звук, который я слышал в предыдущие ночи. Однако теперь он казался мне музыкой. Я кружил по гостиной, держа в своих руках призрак давно умершей женщины, завороженный ее ошеломляющей красотой, и в то же время ее неудержимый голод внушал мне отвращение.

Раз я на секунду прикрыл глаза и ощутил ужасающий холод, растекающийся внутри меня. Но когда я снова открыл глаза, я опять был счастлив. Счастлив? Едва ли. Скорее, загипнотизированный, вялый мозг мой был неспособен освободить меня от этого наваждения.

Танец длился и длился. Комната заполнилась парами. Я уверен в этом, и тем не менее не запомнил ни их одежд, ни фигур. Помню только их лица, белые и сияющие, их глаза, пустые и безжизненные, и рты, разверстые, похожие на темные, бескровные раны.

По кругу, по кругу. Потом мужчина с большим подносом возник под сводчатой аркой, ведущей в коридор. И внезапная тьма. Пустота и молчание.

Я пробудился, ощущая полное изнеможение.

Одетый лишь в нижнее белье, я измок от испарины. Одежда валялась на полу, очевидно, отброшенная в неистовстве. Постельное белье тоже на полу, брошенное ворохом. Вероятно, прошлой ночью я сошел с ума.

Свет из окна почему-то раздражал меня, и я резко закрыл глаза, не желая верить, что опять наступило утро. Я повернулся на живот и сунул голову под подушку. Я все еще помнил опьяняющий запах ее волос. Воспоминание заставило тело мое содрогнуться от гнусного – и все равно страстного желания.

Затем теплота стала охватывать меня, и я поднялся, ворча с недовольным видом. Солнечный свет струился через окно и падал мне на спину. Я спустил ноги с постели и встал, чтобы задернуть шторы.

Без яркого света было намного лучше. Я опять бросился в постель, зажмурил глаза и накрыл голову подушкой. Я чувствовал свет.

Это звучит невероятно, я знаю, но я ощущал его так же отчетливо, как ползучие растения, которые карабкаются в сторону света, если даже не видят его. И, ощущая свет, я все более жаждал темноты. Я чувствовал себя, как какая-нибудь ночная тварь, вдруг попавшая под яркий свет, вызывающий в ней омерзение и боль.

Я сел на кровати и посмотрел вокруг, издавая горлом жалобный полузвук-полушум. Я ударил себя по губам, стиснул и разжал кулаки, желая нанести жестокий удар. Я обнаружил, что стою, резко дуя на незажженную свечу. Даже тогда я понимал всю бессмысленность этого и, тем не менее, продолжал, пытаясь заставить невидимое пламя исчезнуть, чтобы ночь могла возвратиться своими темными тропами. Вернуть обратно Клариссу.

Кларисса.

Щелкающий звук заполнил горло, и тело мое буквально скорчилось. Не от боли и не от удовольствия, но от слияния того и другого. Я набросил на плечи халат брата и прошествовал в безмолвный коридор. У меня не осталось ни голода, ни жажды, ни других физических потребностей. Бесчувственное тело, раб тирании, которая заковала меня в цепи и теперь отказывалась освободить.