— Вы далеко идете?

— В Дурбан, через Занзибар.

На «Лили» послышался веселый смех.

— Для нас это немножко далеко!

— А вы откуда?

— Из Адена; а теперь мы просто прогуливаемся.

— Это очень приятно! Кому принадлежит эта красивая яхта?

— Лорду Ферфильду.

— Его милость здесь? Молодой человек взялся за шляпу.

— К вашим услугам. Позвольте узнать ваше имя, командир!

— Франкер, также готов служить вам. Не прикажете ли передать от вас что-либо в Занзибар или в другое место?

— Нет, ничего особенного. Вот если бы я мог подойти к вам, то с удовольствием передал бы вам ящик шампанского.

— Благодарю за намерение и благополучного пути!

— И вам тоже!

С обеих сторон начали махать платками, посылать приветствия руками, прощаться.

Колетта положительно успела влюбиться в двух молодых блондинок, стоявших у решетки около лорда Ферфильда, которые ни на минуту не переставали ей улыбаться и махать платками, прельщенные, в свою очередь, ее красотой.

При отъезде ни те, ни другие не вытерпели и стали посылать воздушные поцелуи, между тем «Лили» переменила галс и взяла прежнее направление на юго-запад. Долго еще виднелся улетающий силуэт красивой яхты. Наконец она превратилась в мелькавшую точку и совсем скрылась. Тогда все пришли в себя и начали сообщать друг другу о своих впечатлениях, и только теперь заметили, что господин Брандевин был чем-то очень недоволен и взволнован. Краснее, чем обычно, со взъерошенными волосами, откинув левую руку назад, он, взявшись за шляпу, неистово кланялся вслед уходящему судну.

— Что это он?! — воскликнул Генрих Массей, удивленный его жестикуляциями.

— Он не переставал ни на минуту во время нашей беседы проделывать эту гимнастику! — сказал Жерар, имевший своеобразную способность видеть одновременно, что делается перед его глазами и за его спиной.

— Кому это он? — удивился Массей. — Он никак совсем ошалел!

— Вы, кажется, чему-то очень радуетесь, господин Брандевин, — вежливо обратился к нему капитан. — Не правда ли, какое у нас сейчас было приятное зрелище? Как хорошо устроена эта «Лили», просто наслаждение для моряка полюбоваться ею! Но я не знал, что вы такой знаток в этом деле.

— Я? Нисколько!.. Хотя, по правде сказать, я давно мечтаю завести собственную яхту, которой я бы сам командовал…

— Вот как? — не удержался от улыбки господин Массей, вспомнив страшные конвульсии этого человека при всяком незначительном волнении моря.

— Есть вещи просто невероятные! — возразил тот, выпрямившись. — Если есть средства, сударь, отчего же и не позволить себе этой роскоши?

— Конечно, отчего же, — вежливо ответил Массей, которого очень забавляло хвастовство марсельца. — Так вы, значит, увидев портрет вашей будущей яхты, так радостно приветствовали и раскланивались с «Лили»?

— Нет, сударь, — ответил Брандевин с достоинством. — Я кланялся своим знакомым.

— А! — сказал капитан, заметивший про себя, что эти поклоны остались без ответа. — Вы знаете лорда Ферфильда?

— Да, знаю; а также и его мать, вдову, леди Ферфильд, а равно и его сестру Феодору, — вы, наверное, заметили эту молодую особу, всю в белом, с большим красным зонтиком; а барышни, которые стояли около лорда Ферфильда, — его двоюродные сестры-близнецы мисс Амабель и мисс Миллисента Мовбрей; маленький же господин, рыжий, с цветком в бутоньерке, это — Альджернон Гиккинс, зять лорда Ферфильда. Скоро исполнится десять лет, как он женился на леди Феодоре. Она в то время была замечательной красавицей. Весь Лондон был у ее ног, и все были уверены, что она променяет имя Мовбрей только разве на корону маркизы или герцогини. И что же! она предпочла простого пивовара, да, сударь, такого же коммерсанта, как я!

— Но, быть может, этот коммерсант обладал особенными достоинствами? — спросил капитан, рассмеявшись.

— Конечно, громадным состоянием, сударь! Неужели вы думаете, что такая особа, как леди Феодора, согласилась бы выйти замуж за первого встречного без разбора?

— Однако вы действительно хорошо знаете их всех! — удивился господин Массей.

— Еще бы мне их не знать! — обрадовался Брандевин. — Я прожил шесть лет под одной кровлей с этим семейством; я знал покойного лорда, замечательную личность, высокого, сильного, такого же красавца, как я, — совсем не то, что его тщедушный сынок. И любил же он вкусно поесть…

— Но, — вскричал капитан, который, как истинный моряк, привык к откровенности, — что же вы там делали в этой стране… в их среде?

— Я служил у лорда Ферфильда поваром! — сказал с гордостью Брандевин. — И позвольте вам сообщить, господа, если вы этого не знаете, что у англичан в доме нет более почетного звания. С лакеями, камеристками и ключниками говорят отрывистыми фразами, высокомерным тоном, которого французский служитель не мог бы вынести. Я не говорю уже о мелких сошках — с ними и вовсе не разговаривают. Но повар — дело другое. Перед ним все тают. Милорд никогда не проходил мимо меня, чтобы не сказать мне ласковым голосом: «Какое прекрасное утро, Брандевин!» или: «Скверный день!». Тот, кто знает этих людей, может подтвердить, что это была большая милость. Что же касается миледи, то, когда она звала меня на какое-нибудь важное совещание, приглашала меня сесть возле себя, — да, возле себя, — это та высокая и толстая дама, которую вы там видели, разряженная и размазанная, как… как Савская царица!.. «Сядьте вот тут, господин Брандевин, — говорила она мне слащавым голосом, — и скажите мне, вполне ли вам хорошо у нас?». И только после таких вежливых фраз мы приступали к вопросу об обеде.