Шрифт:
В церкви пахло весной, воском и ладаном. Огоньки свечей завораживали, люди казались темными силуэтами, донными рыбинами в прозрачной холодной воде — каждый сам по себе, каждый наедине с собой.
Ким долго, вопросительно разглядывал светлые лица под золотыми нимбами. Неумело перекрестился; стоявшая рядом старушка заворчала с осуждением. Не дослушав ее инструкций, Ким тронул Пандема за рукав и двинулся к выходу; заскорузлые ладони нищих протянулись, как листья. Ким выгреб мелочь из кармана и положил по монетке на каждую ладонь.
Под солнцем было почти жарко. Всюду, где только имелась свободная от асфальта земля, зеленели ростки и стебли, и первый одуванчик — на безопасной короткой ножке, но вызывающе желтый — выглядывал из-под церковной ограды.
— Скажи… — начал Ким. — Скажи, столько народу во всем мире надеются и ждут… Почему ты явился ко мне? Который не ждал? Которому тебя не надо?
— Они ждут не меня, — тихо отозвался Пандем. — Это было бы нечестно.
«…Итак, я собеседник. И единственная причина, по которой я стану вмешиваться в мозг напрямую, — психическое расстройство, не поддающееся иной коррекции».
Ким сидел в вагоне метро, в самом углу. В темных стеклах отражались люди, читающие, дремлющие, глазеющие по сторонам, висящие на брусьях поручней либо вольготно развалившиеся на дерматиновых диванах; напротив Кима сидела пухлая растрепанная блондинка, увлеченная пухлой растрепанной книгой, и в окне за ее спиной Ким мог видеть собственное лицо. Стекло было кривое, а потому глаза и лоб Кима казались гротескно-огромными, как в страшном мультфильме.
«Хорошо. Что будет с теми, кем забиты тюрьмы и колонии? Как ты видишь их будущее — тех, кто был осужден на пожизненное, допустим, заключение? За убийства, поджоги, изнасилования? Где им место в твоем мире?»
«Там же, где и всем. Наказанием им будет раскаяние, и уверяю тебя, оно гораздо более действенно, нежели тюрьма».
«Ты наивный! Господи, ты с такой властью — такой наивный!»
Ким видел в зеркале темного окна, как шевелятся его губы и как нервно блестят глаза. Как сухая старушка, сидящая рядом и тоже отраженная стеклом, раз и другой на него косится.
«Ты не веришь в совесть?»
«А кто будет совестью? Ты? Жужжание пчелки в большой бритой голове: убивать нехорошо? Как тебе не стыдно? Так?»
«Нет, Ким… Ты забываешь, что я — это каждый из них. Я вижу их изнутри. Каждое колебание, каждое хотение и каждый страх. Каждая минута памяти. Мир, который они видят не так, как ты. Их мир иерархичен, и для начала я просто займу верхнюю ступеньку. А потом… Кое-кому мне удастся вправить вывихнутое представление о жизни, прочих сделаю по крайней мере безопасными для окружающих».
«Только словом?»
«Я собеседник».
«А если они откажутся слушать тебя?»
«Я сумею договориться. Напугаю, подкуплю. Всем им что-нибудь нужно».
Поезд затормозил — стоящие пассажиры качнулись вперед, как лес под порывом ветра. Сидевшая напротив блондинка, будто внезапно проснувшись, вложила в книгу палец вместо закладки и поспешила к выходу; на ее место опустился нетрезвый старикашка лет сорока, одутловатый, с «очками» серой кожи вокруг воспаленных глаз. На его брезентовой куртке, когда-то светлой, имелась надпись «Boss».
«А что скажут родственники жертв? Когда увидят убийц, ненаказанных, преспокойно разгуливающих среди людей?»
«С родственниками у меня будет совершенно отдельный разговор… Видишь ли, вот ты видишь людей категориями, группами: „родственники“, „пациенты“, „пассажиры“… Я вижу каждого в отдельности. Только человек. Этикетки не имеют значения… Поэтому не будет законов. Закон уравнивает».
Сидящая рядом старушка разглядывала теперь пьяного на сиденье напротив; что-то глубоко личное было в ее взгляде.
«Как с этим?»
«Просто. Он будет пить — будто воду. И с тем же результатом. И никогда не опьянеет — ни от чего».
«Все вино на свете превратится в воду?!»
«Нет, вино останется вином… Но воздействовать будет на каждого человека по-разному. Веселая эйфория — да, будет. Мертвецкое опьянение — нет. Мозг, характер, печень, воля пьющего человека останутся в сохранности».
Поезд притормозил. Остановился посреди тоннеля. В вагоне было очень тихо — напряженная, неестественная тишина.
«Пандем? Что там?»
«Предыдущий поезд отстает от графика».
«Ты можешь подтолкнуть его?»
«Ты считаешь, надо?»