— Он без сознания, — проговорила она. — Охраняй его, Леонар. И того тоже. Стоит одному из них сегодня уйти отсюда — и все пропало!

По— прежнему опираясь на Доминика, она медленно вышла. Леонар проводил ее до самой кареты. Немного погодя он вернулся, тщательно закрыл дверь и заложил ее брусом. Потом извлек из большого пакета хлеб с сыром и приступил к трапезе. Вскоре по каменистой дороге застучали копыта, и все смолкло…

Убедившись в прочности своих пут, Рауль тяжело вздохнул.

«Кажется, она совсем сдала. Во-первых, при свидетелях рассказывает о своих планах. Во-вторых, поручает охранять двух таких ловкачей, как и и Боманьян, всего одному человеку, пусть даже и Леонару. О чем это еще может свидетельствовать, как не о том, что нервы ее совсем расстроены?»

Но ему было ясно и другое — опыта Леонара будет достаточно, чтобы пресечь любую попытку к бегству.

— Оставь веревки в покое, — сказал Леонар, приблизившись. — А не то я размозжу тебе голову…

Бдительный тюремщик решил предпринять дополнительные меры предосторожности. Он поставил один стул на другой. Конструкция получилась очень неустойчивая. Затем он соединил концы веревок, которыми были связаны пленники, и прикрепил получившийся жгут к верхнему стулу. На стул он положил кинжал, оставленный Жозефиной Бальзамо.

Теперь, если бы один из пленников вздумал пошевелиться, стул неминуемо упал бы.

— Ты не так глуп, как кажешься, — негромко промолвил Рауль.

— Еще одно слово — и я прибью тебя, — ответил на это Леонар и вновь принялся за еду.

Однако Рауль не унимался:

— Приятного аппетита. Если что-нибудь останется, не забудь обо мне.

Леонар вскочил, сжав кулаки.

— Довольно, старина, — успокоил его Рауль. — Я уже все понял и молчу. Но должен сказать, что ты… довольно жаден.

Прошло несколько часов. Наступил вечер. Боманьян по-прежнему спал, Леонар курил трубку. Рауль, поглядывая по сторонам, мысленно проклинал себя за неосторожность и излишнюю доверчивость к Жозефине.

«Не вызывать же ее на дуэль! Ведь графиня Калиостро просто не способна оценить меня по достоинству. Но какая решительность! Какое превосходное чувство реальности! Какая очаровательная свобода от любых угрызений совести! Какое великолепное… я бы даже сказал, идеальное существо! Всего лишь один недостаток, одно-единственное уязвимое место… нервы… Нервы!… Подкачали лишь они. Но мне остается только радоваться этому, ибо слабость ее нервной системы позволит мне обогнать мою прелестную противницу и первым оказаться в Мениль-су-Жюмьеже».

Несмотря на все ухищрения Леонара, Рауль ни на минуту не сомневался в возможности побега. Все это время он незаметно напрягал мускулы, пытаясь распустить узлы. И вскоре он, к своей радости, обнаружил, что веревки, стягивающие его щиколотки, заметно ослабели. Мысль о том, с каким упоительным наслаждением он влепит с размаху ногой в подбородок своему тюремщику, придавала ему новые силы. Движения его стали еще энергичнее. Он уже представлял себе, как будет нестись сломя голову из своей тюрьмы к вожделенному сокровищу…

В зале сгустились сумерки. Леонар зажег свечу, еще раз раскурил трубку, выпил последний стакан вина. Вскоре его сморила дремота. Он стал клевать носом, как будто приветствуя тени слева и справа.

Однако опыт старого бандита свидетельствовал в его пользу: свечу он держал в руке, и капавший время от времени воск прерывал предательский сон. Пробуждаясь, он окидывал тревожным взглядом пленников, двойную веревку, выполнявшую роль сигнала тревоги, и вновь засыпал. Рауль незаметно продолжал свою кропотливую и небезуспешную работу…

Время близилось к девяти вечера.

«Если я выберусь отсюда к одиннадцати, — размышлял Рауль, — уже в полночь успею поужинать в Лильбонне. К трем часам утра буду уже у Святых камней, а на заре — все сокровище монахов у меня в кармане. Да! Именно у меня! В услугах братьев Корбю я не нуждаюсь…»

Но и в половине одиннадцатого его положение ничуть не изменилось. Какими бы слабыми ни казались узлы веревок на его теле, они все же очень плохо поддавались его усилиям. Рауль начал терять терпение. И вдруг… по крайней мере так ему показалось… послышался легкий шум, который отличался от всех прочих ночных звуков. Он не нарушал ночную тишину, но отчетливо выделялся, как яркое пятно на густом однообразном фоне.

«Может, действительно, только показалось?»

Звук повторился. Теперь Рауль мог поклясться в этом. И доносился он из-за открытого окна.

Одна из ставней чуть качнулась. Рауль наблюдал за Боманьяном. Тот, затаив дыхание, вглядывался в темноту и вслушивался в тишину.

Внезапно Леонар проснулся, встревоженно оглядел комнату и, успокоившись, вновь погрузился в сон. Звук повторился. Казалось, из-за оконного занавеса кто-то внимательно следит за малейшим движением их тюремщика. К какой драме готовились на этой сцене? Дверь была закрыта. Кто же мог быть за нею? Крестьяне… Или браконьер?… Новая ли эта угроза? Или подоспела помощь? Но от кого? Может быть, это кто-то из друзей Боманьяна? Или какой-нибудь бродяга-полуночник?