Шрифт:
«…что все кончено, и отчаялись, но вдруг…»
Развияр зажмурился. Строчка оборвалась: он видел все, что успел прочитать. Чего не успел – не видел. «Вдруг…»
Это как жизнь, подумалось ему. Вижу – до этого момента, до «вдруг», знаю, что со мной было. А что будет потом? Завтра? Через минуту? Поселюсь в трактире, стану хозяйке и мужем, и сыном, и слугой. Она будет покрикивать на меня, как сейчас кричит на работников, и мыть теплой водой из ковша. Не этого ли я хотел? Чего я вообще хотел с тех пор, как перестал быть рабом?
А Лукс ведь так и не появился. Развияр, оказывается, в глубине души ждал, что зверуин его догонит. С какой стати?
«…что все кончено, и отчаялись, но вдруг…»
Тогда он сказал как можно быстрее – чтобы не передумать:
– Медный король, Медный король! Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно.
– Дурачина! Ты ее всю спалил, что ли?
Развияр по-прежнему стоял на коленях перед очагом. Пламя возводило к черному печному зеву города и замки, своды, мосты, и все это исчезало через долю мгновения, рассыпалось и таяло.
Он видел все так четко и ясно. Он понимал так много. Невнятное желание, так долго мучившее его, наконец-то осуществилось, и наступил хрупкий покой; Медный король принял его жертву. Она была недостаточна; обрывок книги, сколь угодно любимой, малая ценность в сравнении с куском хлеба для голодающего, с огарком свечки для обреченного на тьму.
И все-таки Медный король принял жертву.
– Что с тобой? – трактирщица подошла и ласково положила руки ему на плечи. – Притомился? А некогда отдыхать – сейчас за водой пойдете со средним моим…
– Спасибо, – он поднялся. – Я пойду.
Она попятилась, заглянув ему в лицо. Он покачал головой, заранее отсекая вопросы, и оглядел комнату в поисках своей заплечной сумки.
– Сволочь ты, – непривычно тихо сказала трактирщица.
– Нет, – он посмотрел ей прямо в глаза. – Я твой должник. Когда-нибудь отблагодарю.
Она тяжело задышала, но не сказала больше ни слова. Развияр нашел свою сумку, и через несколько минут, одетый в свою старую одежду, вышел на продуваемую ветром улицу.
Поднималось солнце. Развияру казалось, что и он поднимается над землей, что на эти бледные зимние лучи можно опереться. От суденышка, застрявшего у пристани во льду, падала резкая тень. Развияр шел из поселка обратно к развилке.
Впереди послышался топот – вернее, шорох земли под бегущими лапами. Развияр прищурился; навстречу вылетел Лукс, горячий, потный. Пар вился над его спиной.
Увидев Развияра, зверуин припал к земле на всех четырех лапах. Дышал тяжело, ресницы побелели от инея. Встретив взгляд Развияра, сузил глаза. Хотел что-то сказать, но только выругался по-зверуински.
– Я не туда свернул, – сказал хрипло, безнадежно. – Всю ночь… Эх.
Развияр подошел. Положил ему руку на плечо, рывком притянул к себе. Лбом уперся в мокрый, прохладный лоб:
– Сглупил я. Прости.
И вскочил Луксу на спину.
Глава восьмая
Не Развияр ли обещал себе никогда больше, никогда-никогда не приносить жертв Медному королю?
Через несколько дней, когда ослабело чувство обновления, свободы, необыкновенной ясности, он почувствовал нечто вроде вины. Как будто в самом деле нарушил присягу. И еще: ночами вспоминался вкрадчивый голос властелина, и была в этих воспоминаниях такая нестерпимая жуть, что Развияр просыпался и не мог уснуть до утра.
Иногда снилась трактирщица. Это были сны, мучительные по-своему, но Развияр не боялся их. Иногда эти сны врывались в видения о детстве и доме: Развияр скрипел зубами, когда во сне удавалось войти в родной дом, а вместо матери за столом сидела, упершись в столешницу широко расставленными руками, голая трактирщица. Он пытался проснуться и не мог, колол трактирщицу пером, извлеченным из-за уха, а она смеялась, не чувствуя боли.
В середине лета маленькая галера без названия высадила их с Луксом на Каменной Стрелке – косе, отгораживающей море от залива. По Стрелке предстояло добраться до берега, а уж на берегу, выше по течению двух маленьких рек, отыскать Черную Бучу.
Каменная Стрелка, говорят, когда-то была сложена руками миллионов рабов. В незапамятные времена здесь стоял город, и Стрелка обороняла его, не пуская в залив вражеские флоты. С тех пор прошли века, от города остались поросшие лесом развалины, а Стрелка, хоть и просевшая, до сих пор возвышалась над водой, и среди камней гнездились черкуны.
Колоссальные глыбы, большие и малые камни, расщелины и скаты, где негде поставить ногу, напоминали Луксу родное Нагорье. Он продвигался, небрежно перескакивая с одной ненадежной опоры на другую, а Развияр сидел у него на спине, крепко ухватившись за голые загорелые плечи зверуина.