Ее большие голубые глаза слегка расширились. Внутреннее напряжение возросло до таких величин, что голова пошла кругом.

В отличие от Мари, Энди внешне выглядел совершенно спокойным. Он ничего не чувствует, догадалась та. Ничего!

Ей стало плохо. Пока он вежливо и элегантно отодвигал для нее стул, она безуспешно пыталась противостоять поднявшейся вдруг из глубин души волне горького разочарования. Ноющая боль воспоминаний впилась в сердце словно когтями. Мари будто заново переживала наихудшие мгновения своей жизни. Ей вспомнилось, как Энди целовал ту высокомерную рыжеволосую девицу, дочку банкира, в ресторане, который считался их местом. И еще она вспомнила, как на нее смотрели приятели Энди. Они были удивлены, что Мари получила отставку, но одновременно польщены: в их компании не было места дочери простого сомелье с ее местным говором и недостаточной образованностью…

Остановившись за спиной Мари, Энди легонько взял ее за плечи и усадил на стул. Словно ребенок, неожиданно увидевший что-то страшное, Мари смотрела прямо перед собой, изо всех сил пытаясь отделаться от воспоминаний о своем унижении и взять себя в руки.

— Когда люди приходят ко мне на прием, они, как правило, выкладывают свои просьбы с пулеметной скоростью, потому что мое время очень дорого стоит, — холодно заметил Энди.

— Ну… я просто не знаю, что говорить. Все это довольно болезненно… То есть я хотела сказать, что мне очень неловко спустя долгое время встречаться с тобой вот так…

Энди устроился за столом напротив посетительницы. Он откинулся на спинку вертящегося кресла и взглянул на Мари с высокомерной улыбкой, которая сразу же превратила ее внутренности в лед.

— Тебе нет нужды испытывать какую бы то ни было неловкость.

Мари поспешно опустила глаза и постаралась вновь сосредоточить внимание на галстуке Энди.

— Насколько я могу судить, ты хорошо понимаешь, что привело меня сюда, и поэтому сразу перейду к делу.

— Весьма разумно с твоей стороны.

Но едва Мари попыталась изложить заготовленную речь, как ее голова вдруг словно опустела. Виной всему было беспомощное осознание того, как сильно она любит голос Энди. Хрипловатый, негромкий, он окрашивал слова неповторимым оттенком, делая их чем-то особенным. И это нечто таинственным образом взаимодействовало с позвоночником Мари, создавая ощущение чьей-то ласки.

Ласки?

Порозовев лицом, Мари вернулась к реальности и наконец начала говорить:

— Прежде всего я хочу сказать, что очень сожалею о проступке своей сестры. Не понимаю, что с ней творится! Родители прививали нам уважение к чужой собственности, но Полли еще совсем девчонка, несмотря на все ее потуги выглядеть взрослой, и…

— Все это мне прекрасно известно, — сухо заметил Макгвайр. — Кстати, ты не могла бы смотреть мне в глаза? Довольно неприятно разговаривать с человеком, который обращается к твоему галстуку.

Из груди Мари вырвался сдавленный нервный смешок. Она подняла голову, одновременно отбросив назад длинные блестящие волосы.

— Так-то лучше, дорогая, — кивнул Энди, глядя на нее из-под опущенных век. Выражение его глаз вновь вызвало ощущение мурашек на спине Мари.

— Для меня — не очень. Я так нервничаю, что постоянно забываю, что собиралась сказать.

— Нервничаешь? Из-за меня? — Голос Энди был похож на приглушенное рычание почуявшего добычу хищника. — Этого не может быть.

Внезапно Мари почувствовала себя так, будто ею управляет некто посторонний. Она показалась себе игрушечным поездом, мчащимся по изгибам, подъемам и спускам разложенной на полу и контролируемой Энди железной дороги. Мари посмотрела на него. Он был словно окутан мрачной опасной аурой и в то же время оставался настолько восхитительным, что любая женщина могла бы забыть о таящейся в нем угрозе. Энди хранил спокойствие, будто ничего особенного не происходило, и неожиданно Мари отбросила тревоги и перестала нервничать. Образ красивого смуглого лица Энди, всецело владевший ее снами, всегда мерк в дневные часы. Жестко очерченные скулы, прямой нос, чудесный чувственный рот… Мари попыталась отыскать следы коварства, с которым ей некогда довелось столкнуться, причем слишком поздно, чтобы успеть защититься, но все, что она видела перед собой, — это лишь скрытая жесткость, невероятное самообладание и властность, проявлявшаяся даже когда Энди пребывал в состоянии расслабленности.

— Давай немного поболтаем, — предложил он и протянул руку, нажимая на вмонтированную в стол кнопку. Вслед за этим немедленно явилась секретарша, и он велел ей принести чай. — Боюсь, что кофе здесь не найдется, — сказал он, обращаясь к Мари.

— Чай вполне меня устроит, — сдержанно улыбнулась та.

Он предлагает поболтать? Интересно о чем?

— Где ты живешь? — спросил он светским тоном.

— Неподалеку от места своей работы.

— С кем?

— Одна. Снимаю квартиру.

— Где?

— В доме, разумеется. — Обстрел вопросами слегка обескуражил Мари.

Энди вздохнул.

— Я имел в виду, где этот дом находится?

— В Берике.

— Признаться, до сих пор ты представлялась мне сельской девушкой.

— Сейчас там трудно найти работу, — сухо пояснила Мари.

«Болтовня» Энди больше напоминала допрос. Впрочем, почему бы ему не проявить любопытство? Ведь эта черта присуща всем, не так ли?

— И где же ты работаешь?

Стук в дверь и негромкий звон чашек, раздавшийся весьма кстати, означал, что грядет чаепитие. Во время этой церемонии Мари надеялась собраться с мыслями. Однако отсрочка получилась недолгой.