На Ригонду отправилась новая экспедиция. Это была уже не какая-нибудь захудалая канонерка во главе с капитаном второго ранга, а полдюжина мощных военных кораблей, и на флагмане — крейсере — находился некий вице-адмирал, имя которого пользовалось известностью во всей Британской империи. Об истинных задачах экспедиции был осведомлен лишь узкий круг высших офицеров, все же прочие полагали, что военные корабли отправляются на обычные маневры.

Период ливней окончился. Снова сияло солнце над океаном и островами, снова пели птицы и дивными цветами красовались ригондские рощи, холмы и долины, когда в море за рифом, против старого поселка, шесть военных кораблей отдали якоря и повернули жерла своих орудий по направлению к острову. И началась вакханалия. С утра до полудня гремела канонада. Артиллерийские снаряды рвались в поселке островитян, разворачивали рощи, чащи, склоны гор. Волна смерти неумолимо катилась над островом, с юга на север, расплескиваясь по всем его уголкам. Конечно, не каждую пядь ригондской земли мог накрыть этот артиллерийский шквал, всюду оставались на ней нетронутыми значительные пятна, но не было больше на острове места, где человек мог бы чувствовать себя в безопасности.

Когда умолкла канонада, на побережье острова высадился десант — не горстка матросов, с которыми Ако мог, как в прошлый раз, затеять игру в жмурки, а настоящее войско — более тысячи вооруженных людей, которым под силу обшарить каждую пядь Ригондской земли.

Захватчики были жестоки, как звери. От их рук гибли женщины и дети, немощные седовласые старцы и полные сил юноши. Свинцовые пулеметные очереди крошили кустарники и тростниковые заросли. А когда спустились вечерние сумерки, мощные прожекторы обратили ночь в день и освещали путь войску. Птицы взмывали в воздух со своих гнезд и с громкими криками кружились над чащей, выползшие на мель крабы пускались наутек обратно в лагуну, а если иному случалось замешкаться, его расплющивал окованный железом каблук солдатского сапога. Казалось, будто вся сила гнева империи сосредоточилась в этом месте, а в удар бронированного кулака заложены весь гнет, вся жестокость и пламя мести королевской власти. Грохотали залпы, рвались гранаты, кровью окрашивалась тучная земля Ригонды. Со стоном боли на устах умирали добродушнейшие люди, которые ни единому человеку на свете не хотели причинить зла.

Задета была гордость насильников и их державы, какое-то племя чинило препятствие произволу угнетателей, — поэтому должна была литься кровь, раздаваться стоны, иначе лорды и адмиралы будут страдать по ночам бессонницей.

С самого начала вторжения Ако понял, что о сопротивлении нечего и помышлять, — превосходство противника было очевидным. Следовало позаботиться о спасении людей, об эвакуации острова. Тотчас же после того как прозвучал тревожный сигнал, Ако приказал слабосильным, женщинам и детям направиться к потайному селению в горной долине, которое так хорошо скрывало их во время первого нападения. Некоторые пали жертвой шальных артиллерийских снарядов, так и не достигнув поселка. Одну семью такой шальной снаряд уничтожил уже в поселке, угодив прямо чуть ли не в самую хижину.

К середине дня, когда артиллерийская канонада смолкла и десантники, рассредоточившись широким фронтом, начали продвижение в глубь острова, стало ясно, что потайной стан на этот раз не спасет ни одного человека, — его расположение оказалось прямо на пути войска. Ако велел перебраться всем в другой поселок у Тростникового залива; судя по тому, в каком направлении шагали цепи десантников, они могли выйти к противоположному берегу острова примерно на километр севернее Тростникового залива, — пока они доберутся туда, уже свечереет и лодки-плоты .с беженцами успеют беспрепятственно выйти в море.

Когда все племя собралось, наконец, в одном месте, в новом стане, у южного мыса Ригонды показался светло-серый силуэт легкого крейсера. Тихим ходом, держась примерно в километре от берега, плыл он вокруг острова, и офицеры с палубы корабля в сильные подзорные трубы тщательно рассматривали побережье.

Каждому островитянину предоставлялось на выбор: либо пуститься в чреватое опасностями путешествие по морю к неведомым островам, либо остаться здесь и ожидать участи, уготованной врагами. Большинство пожелало уйти, считая гибель в открытом, океане менее ужасной, нежели смерть от руки захватчиков; только около трети людей — по большой части престарелые, больные и раненые, матери с малыми детьми, потерявшими отцов, — решилось остаться на месте.

В вечернем полумраке отъезжающие взошли на плоты-лодки и приготовились к отплытию. Легкий крейсер, прожектором ощупывая побережье, медленно плыл обратно. На какой-то лодке уже был натянут парус, и яркий луч света нащупал его. Крейсер еще больше замедлил ход и на всякий случай выпустил несколько орудийных снарядов по подозрительному месту. Снаряды разорвались в Тростниковом заливе, в самой гуще лодок, разнеся в щепки три самых больших плота. Затем крейсер продолжал свой путь, то и дело словно бы оглядываясь на это место чудовищным глазом своего прожектора. По счастью, к моменту обстрела в разрушенных лодках еще не разместились люди — те, кто должны были отплыть в этих лодках, стояли на берегу и в отчаянии взирали на разметанные обломки. На одной из этих лодок предназначалось место и для Ако с Нелимой.

— Что же нам теперь делать? — спросила Нелима, глядя, как уцелевшие лодки пересекали лагуну, уплывали по узкой расселине в рифе и сливались с темной ширью океана. — Теперь нам не уплыть.

Маленький Мансфилд сладко дремал, прижавшись к ее груди.

— Мы все-таки поплывем, — ответил Ако. — Сядем в какую-нибудь пирогу, привяжем ее к последнему плоту и двинемся в путь.

Так он и сделал, так же поступили и некоторые другие семьи. К каждому плоту привязали по пироге, в которую садились по два-три человека, и под прикрытием темноты люди отправлялись в путь. Ако со своей маленькой семьей самым последним вышел на просторы океана искать убежище и новую родину, хотя хорошо знал, что всюду, к какому бы берегу он ни пристал, его ожидало такое же самое рабство, какое сегодня принесли на своих штыках на Ригонду чужеземные солдаты.

Окидывая прощальным взглядом опустошенный остров, Ако думал: «Тираны сумели одолеть нас и навязать нам свою волю только потому, что они имели дело лишь с нами — с одним островом и одним небольшим племенем. Но если бы однажды восстали на борьбу за свободу и справедливость все угнетенные племена и народы, — у насильников не хватило бы военных кораблей, пушек и солдат, чтобы и дальше держать нас в рабстве. Сегодня я во второй раз потерял свою родину, и только упорной борьбой смогу вернуть ее — ни один, а вместе со всеми угнетенными и униженными. Отныне задача всей моей жизни: пробуждать жажду свободы, поднимать на борьбу всех, кто сегодня томится в ярме рабства. И пока в груди моей бьется сердце, — я буду делать это. Да, буду делать, это станет великой целью моей жизни. И настанет день, когда им больше не помогут ни военные корабли, ни пушки, — наш день!»