— Одно дело и было — так управился, как видишь, побойчее твоих, — тихрианский менестрель самодовольно огляделся, обтер жирные пальцы о штаны. — Больше спешить вроде и некуда, Тихри свою я уж поперек дорог всю облетал, теперь осталось одно: в весенний край заглянуть, где Паянна-сударыня воеводила.

При этих словах Паянна замерла и медленно выгнулась грудью вперед.

— А ничего ль не опасуешься, певчий воробей?

— Это я-то? Х-ха! Сколько дорог пёхом перемерял, а теперь лётом летаю — так чего бояться-то?

— Ну-ну, — неожиданно сбавила тон старая воеводиха, задумчиво рисуя кончиком ножа на скатерти какие-то рунические знаки. — А вот что присоветую я тебе в напутствие: коль решил ты покинуть кров гостеприимный, где и спалось тебе сладко, и пилось-жралось до усёру…

Мона Сэниа не выдержала, тоскливо глянула вверх: солнце поднималось сегодня, как ей показалось, вдвое быстрее, чем обычно. И что это Паянну за язык дернуло?..

А та продолжала, вкрадчиво и даже напевно:

— Так не любо ли тебе дань уплатить посильную, — не унималась воеводиха, — приветить хозяев песнею благодарственной?

— Ну, дань — не дань, а песню-то мы с тебя стребуем, — оживился командор. — Иметь в гостях менестреля, и ни тебе баллады, ни серенады, ни как его там… рондо каприччиозо, что ли. В общем, спой, что хочешь.

Харр потянулся через стол, одобрительно хлопнул Паянну по плечу:

— Ну, это ты, старая, на отличку придумала — доброй песней день начать. Наперед повеличаю я княгинюшку нашу несравненную…

Все как по команде оборотились к принцессе, которой вроде бы после таких слов надлежало смущенно зардеться. Но она сидела с каменным лицом, моля всех древних богов только о том, чтобы этот завтрак не перерос в настоящее пиршество по случаю прощания с гостем. А тот уже неторопливо навешивал себе на уши какие-то пестрые скоморошьи косички, прилаживал меж сложенных ладоней туго натянувшуюся пленку из рыбьего пузыря. Все ждали, затаив дыхание, Фирюза даже высунула кончик языка.

Удостоверившись во всеобщем внимании, певец поднес к губам стиснутые ладони, набрал полную грудь воздуха и что было силы дунул в щелку между большими пальцами.

Ни с чем не сравнимый дребезжащий, раздирающий барабанные перепонки звук заполнил все пространство Бирюзового Дола, точно разом вздернули за хвосты дюжину охрипших котов; все восседавшие за трапезой отшатнулись в сторону (кроме Паянны, как видно, уже знакомой на родине с подобным музыкальным оформлением певческих концертов); птиц, все еще круживших в поднебесье, как ветром сдуло.

Харр по-Харрада удовлетворенно усмехнулся, словно иного и не ожидал, снова набрал полные легкие и завопил дурным голосом — на полторы октавы выше своего обычного:

Княгинь наш-ша харрша,

Златого стоит елдыша!

Жиг-жа!!!

Оцепенение было всеобщим.

Потом мона Сэниа медленно притянула к себе Фирюзу и прижала ее кудрявую головенку к своему боку. Девчушка взбрыкнулась, вывернулась из ее рук и снова уставилась на певца широко раскрытыми синющими, как у отца, глазенками.

— Паянна, детей пора одевать на верховую прогулку, — наконец-то спохватился Юрг.

— Эй, фазан рыжий, — ухмыляющаяся воеводиха как ни в чем не бывало переадресовала Флейжу приказание командора. — Ты там поближе, тако подсуетись, уважь старуху. А мне еще покейфовать охота.

«Чертова кукла, — с неожиданной яростью подумала принцесса. — Тут волей-неволей перейдешь на мужнин лексикон!»

Менестрель между тем снова прилаживал к губам свой чудовищный инструмент:

— А теперь черед и князя нашего повеличать!

— Грамерси, как говорится, за честь, но лучше не надо! — замахал руками Юрг.

— Почто так? — искренне огорчился песнопевец.

— Видишь ли, — командору стало его даже жалко, — У нас принято величать только по торжественным случаям, вот на день рождения, к примеру. А так трубадуры обычно распевали баллады о рыцарских турнирах и славных походах…

— Понял! — обрадовался Харр, и никто не успел ни опомниться, ни уши зажать, как раздался снова чудовищныи звук, в котором смешались свист, визг и дребезжание.

Несгибаемые колокольчики окрест полегли.

Неистовый исполнитель тихрианских народных напевов горделиво тряхнул цветными косицами и возопил:

А ехал рыцарь на войну,

Чтоб набить свою мошну;

Не добыл он ни хрена —

Два поломанных копья!

Жиг-жа!!!

Мона Сэниа наградила его благодарным взглядом, в котором при желании можно было угадать: «Ну, в прошлый раз я тебя, как видно, слишком близко забросила…»

Юрг угадал.

— Благодарю за несравненное удовольствие, — проговорил он, внутренне морщась — звучало-то это донельзя фальшиво; — как-нибудь вечерком, когда дневные заботы будут позади, мы снова усядемся за общим столом, и тогда уж я научу тебя настоящим застольным песням. Идет?