— Кто это? — спросил он, пристально всматриваясь в черты, казавшиеся ему знакомыми. Он как будто уже видел эту фотографию раньше. Или, может быть, это все-таки была Саша… — Это ты, Саша?

Она обернулась и, улыбнувшись спокойной улыбкой, тихо сказала:

— Нет, что ты. Мы просто похожи. Это Марина.

— Марина…

— Солнце — мое, а шагает по всем городам. Солнце — мое, я его никому не отдам!… Замечательно сказано, дядя Федор?

— Солнце — твое… — с большим сомнением в голосе пробормотал приятель. — Не знаю. С каких это пор ты стихи сочиняешь?

Федор не мог скрыть своего недоумения, за десять лет знакомства впервые наблюдая Дениса в подобном состоянии.

— Это не я сочинил. Это Марина!

— Какая еще Марина?

— Цветаева, неотесанное ты бревно! Цветаева Марина!

— А-а-а… — протянул Федор, словно успокаиваясь. — Ну, это еще полбеды. А я уж боялся за твое душевное здоровье…

— К черту душевное здоровье! Больная душа по крайней мере дает тебе почувствовать, что ты — живой. Живешь, дышишь, видишь. Чувствуешь… А здоровая — ее как будто и нет. Не болит, и ты ее не чувствуешь… Ни на час, ни на луч, ни на взгляд, никому, никогда, пусть погибают в бессменной ночи города!..

— Слушай, заткнись по-доброму, — беззлобно прервал его Федор, — серенады девкам под балконом пой, если тебя так распирает. Но я, кажется, догадываюсь, в чем причина…

— Да ну?

— Ну да!

— Оч-ч-ень содержательная у нас с тобой беседа получается! — захохотал Денис. — Да ну, ну да. Это, короче, слушай, тыры-пыры. Как ее там?

— Выходит, я был прав. А ты ведь еще сопротивлялся!

— Ты о чем?

— О ней! — с пафосом произнес Федор и, выдержав торжественную паузу, добавил: — О причине! Из тебя прет лирика, а это означает, что ты влюбился…

— Да ну? — Денис попытался спровоцировать его, но Федор не поддался:

— Причем влюбился в даму… с филологическим образованием! Они же все без исключения повернутые на поэзии и всякой там прозе. Элементарно, Ватсон?

— О, да, мистер Холмс! — снова рассмеялся Денис.

— Ну и как она тебе?

— Замечательная. Прекрасная. Необыкновенная. Самая лучшая на Земле. Это все, что я могу тебе сказать.

— Этого достаточно. Впервые, кстати, слышу от тебя такие слова. Между прочим…

— Что?

Несколько секунд Федор колебался, а потом все же решился продолжить:

— Ты тоже ей безумно понравился.

— Я — ей?… — растерянность Дениса показалась Федору необъяснимой. — Но ты-то откуда об этом знаешь?

— Она Машке сегодня звонила. Ну, конечно, Цветаеву не цитировала, и вообще, вела себя гораздо приличнее, чем ты. Но проявила заинтересованность…

— Она звонила… Машке?

— Да что тебя так удивляет? Что в этом особенного?…

Денис очень сильно сомневался, чтобы Саша стала звонить Машке, с которой была практически незнакома, и уж тем более расспрашивать ее о Денисе. Да и ни к чему ей это было, она ведь и так знала теперь о нем почти все… И тут, наконец, он все понял.

— Федор, ты вообще о ком говоришь?

— О ком? О Кристине, конечно…

— О Кристине… Да при чем здесь Кристина!

Последовала долгая и многозначительная пауза.

— Ты ведь ее пошел провождать вчера вечером, насколько я помню…

Денис от души рассмеялся в трубку. На самом деле, вчера вечером он ушел провожать Кристину. Теперь казалось, что это было очень давно, что это вообще было не с ним.

— Ты ведь меня не первый год знаешь! Где гарантии того, что, проводив Кристину, я не встретил на обратном пути очаровательную незнакомку, всколыхнувшую мое сердце?

— Гарантий быть не может, чертов ты Казанова, — немного разочарованно произнес Федор. — Значит, моя дедукция меня подвела…

— Ну, не совсем!

— Что это значит?

— Включи воображение!

— Дэн, ты кокетничаешь, как баба, — совсем обозлившись, прорычал Федор традиционную фразу, использующуюся в качестве оскорбления. — Я тебе включу, мало не покажется! И все-таки?

Денис молчал. Не потому, что хотел «пококетничать» с Федором. Он почему-то просто не мог произнести вслух этого слова — Саша. Словно боялся обидеть, вспугнуть, потревожить что-то, поселившееся в его душе так недавно и так неуверенно.

— Саша?… — услышал он и подтвердил догадку Федора всего лишь молчанием. — Саша!

— Да что ты заладил, — тихо ответил Денис. Его искрящуюся веселость как ветром сдуло. Он как будто почувствовал сигнал об опасности, и был готов отразить эту опасность, защитить то хрупкое, что было доверено ему, воспринимая как врага даже друга.

— Ты с ума сошел.

— Возможно.

— Я еще вчера заметил…

— Что ты заметил?

— Да что ты огрызаешься, Дэн? Мне просто немного странно, я же тебя сто лет знаю. На мой взгляд, она не в твоем вкусе.