— Гони, гони, что духу есть! — торопят возчиков купцы да, выворачивая шеи, назад поглядывают — не настигает ли их погоня?!

И верно — видны позади какие-то скачущие всадники!.. Скатились с горы, где лесу конец, понеслись дале! Да так, что еле догнал их Фридрих со своими молодцами.

Догнали да сзади пристроились.

— Уф!.. — тяжко вздохнул Фридрих, с волос на снег пот смахивая — Отогнали-таки злодеев! Думали, уж не одолеем! Думали — пропадать всем!..

И подручные его тоже вздыхают, палаши да шпаги о штанины отирают да обратно в ножны бросают, поддакивая:

— Да уж... Горячо нынче было! Уж такие злодеи, каких ранее и не видывали! Как все они скопом насели, так еле-еле от них отбились!..

Купцы из-под медвежьих полостей головы повысовывали, рады-радешеньки, что целы остались, да при товаре!

И хоть бы кто поинтересовался — а где ж убитые злодеи, что на караван напали? Или хотя бы раненые? Где кровь, что на снегу должна была непременно остаться? Где лагерь разбойничий с шалашами и костровищами?..

Нет ничего — только взрыхленный, истоптанный снег.

— Повезло вам, — говорит Фридрих. — Кабы не мы, лежать вам теперь бездыханными в сугробах! Ну ничего, ныне отлуп получив, они уж впредь не сунутся, да и до постоялого двора тут совсем недалече — дотемна успеем!

И всем понятно, что на мзду Фридрих намекает, потому как в договоре сказано, что за драку с разбойниками, в коей кровь пролилась, положена воинству Фридрихову плата на четверть сверх оговоренной.

Но неохота купцам лишнего платить — как с души отлегло, сомнения их брать начали: а были ли злодеи, коих никто не видал? А может, и не было вовсе?..

А может, и не было!..

Да только поздно купцы спохватились — обратно уж не воротиться, а коли так, то и доказать ничего невозможно! Хошь не хошь, надобно раскошеливаться!

Сошлись купцы вместе, повздыхали да за деньгами в кошели полезли! Они бы, может, и не заплатили, да только боязно им остаться на ночь в чистом поле без охраны!

Фридрих кошель с деньгами принял, поклонился купцам и дальше поехал, молодцом на коне сидя. И вновь все ему нипочем!..

Тянется караван по Руси, путь не близок — иной раз поболе месяца в дороге быть приходится. А снега кругом — видимо-невидимо, сколь в Европе не бывает.

Скрипят полозья, фырчат кони, вон уж и дымы видать, что за деревьями из труб постоялого двора к небу тянутся. Рады возчики. Побежали шибче кони, почуяв скорый отдых. И уж денег отданных не жаль — чего жалеть о том, что было, да уж нет! Все одно — купцы в убытке не останутся, их товар в Москве да Санкт-Петербурге в мгновение ока уйдет, все убытки десятикратно покрыв! Да сверх того вдесятеро принесут, как они обратно в Европу русские товары доставят!

Оттого и едут купцы в Россию, хоть неспокойно там, хоть шалят на дорогах душегубы и разбойники! Морем едут, а зимой сушью... Сидят, не вставая, будто наседки на яйцах, на своих мешках да сундуках! И средь них — ювелир Герхард Гольдман, что двадцать лет торговал в своей Саксонии, а ныне отправился в неблизкий путь, прослышав о богатстве двора русского, о том, что там за любую золотую безделушку платят, не торгуясь и не скупясь.

— Но! Пошла шибче!.. Но-о!..

В дверь постучали.

— Входи, кто там?

На пороге возник человек. В штатском. Хотя доложил по-военному:

— Разрешите?..

В комнате номер семнадцать было пусто. Был стол и два стула. За столом сидел человек в кожанке.

— Вы кто?

— Фирфанцев.

Ему указали на стул.

Мишель сел.

— У нас к вам есть дело...

У кого «у нас» человек в кожанке не сказал — и так было понятно.

Если они хотят у него что-то выведать или заставить служить их пролетарскому делу — так он откажется, чем бы это ему ни грозило, твердо решил Мишель. Одного того довольно, что он согласился продолжить свое, начатое еще при царе расследование относительно пропавших сокровищ дома Романовых. В их гражданской войне ни с той, ни с иной стороны он участвовать не желает — лучше пулю в лоб!

— Вы теперь, кажется, занимаетесь розыском и учетом буржуйских ценностей? — спросил человек в кожанке, внимательно рассматривая Мишеля.

— Так точно!

— Выходит, имеете дело с большими ценностями?

Мишель кивнул.

— Воруете? — без обиняков спросил человек в кожанке, испытующе глядя на него.

Мишель не понял.

Воруете?.. Кто?.. Он?.. Потом понял — его обвиняют в воровстве?!

— Как вы смеете, сударь! — бледнея и привставая, прошептал он.

— Во-первых, не сударь, а товарищ. Товарищ Варенников... — представился человек в кожанке. — Сударей мы ныне к стенке ставим! Во-вторых, коли не воруете — так очень хорошо. Дело, которое мы хотим вам поручить, связано с ценностями.