До зарплаты оставалось несколько дней. Самое паршивое время для того, чтобы занимать деньги у товарищей по работе. Значит, остается два варианта: либо ограбить банк… с особым цинизмом, при исполнении служебных обязанностей, либо звонить в лицей и упрашивать директрису, эту мымру с замашками английской королевы, отложить исполнение угрозы хотя бы до следующего понедельника. Лицей был престижным, засунуть туда Машку стоило в свое время массу времени, денег и нервов, и поэтому терять его не хотелось. Витюшка-то перебьется… в крайнем случае заклею ему туфли каким-нибудь суперклеем…

Настроение было безнадежно испорчено.

А Ромтин пел. Гнусавил себе под нос что-то своим сиплым голосом, которым только малышей пугать по ночам. И настроение у него, чувствуется, было превосходное.

— Слышь, напарник, — неожиданно для себя сказал Гульченко. — Ты случайно «зеленью» не богат?

— Зеленью? — перестал зудить мотивчик Ромтин. — Ты что — решил вегетарианцем заделаться?

Тьфу ты, мысленно сплюнул Гульченко. Вот что значит — сюда еще не ступала ни одна нога человека. Ни левая, ни правая, ни обутая, ни босая…

— Я имею в виду «хруст»., — пояснил он сквозь зубы. — Деньги. Бумажки с портретом президента. Теперь дошло?

— А-а-а, — уяснил Ромтин. И, держа руль одной рукой, полез в карман за бумажником. — Тебе сколько надо-то?

Гульченко сказал.

Ромтин аж крякнул, но деньги все-таки дал. Отслюнявил тщательно бумажку за бумажкой.

— До получки, — торопливо пообещал Гульченко.

— До ближайшей или до следующей? — проявил заскорузлый юмор Ромтин.

Валенок — что с него возьмешь?

А ведь я мог бы и не отдавать ему этот должок, вдруг пришло в голову Гульченко, когда он, бормоча слова благодарности, прятал деньги во внутренний карман. Взять, например, его на кукан… Ведь к сестре своей он не ходил со мной, так? Так. А ведь, если разобраться, это грубейшее нарушение инструкции. За такое уволить, конечно, не уволят, но выговорешник схлопотать можно запросто. А там, глядишь, и ежемесячной премии «за напряженные условия труда» можно лишиться… И если пригрозить, что заложу его начальству, да намекнуть, что если он забудет о том, что я занимал у него «башли»…

Тут Гульченко спохватился и пресек дурацкие фантазии.

Лучше я вот что сделаю, подумал он. Приеду домой, выслушаю очередной концерт своей стервы, а потом швырну небрежно деньги на стол и демонстративно уйду из дома. Пить пиво в соседней забегаловке… Пусть ее совесть заест…

— Приехали, — объявил Ромтин, прерывая работу воображения своего напарника. — Как заказывали: Треугольный, очко…

— К-какое еще очко? — не сразу врубился Гульченко.

— То самое… карточное. Двадцать один… — расплылся в улыбке Ромтин.

По подъезду можно было предположить, что в пятой квартире обитают отнюдь не миллионеры. И даже не управляющие банком.

Стекло внутренней двери было разбито, и осколки хрумкали под каблуком. Ржавые почтовые ящики были исковерканы мощными ударами чего-то тяжелого, межпанельные стыки грозили обвалом штукатурки, а стены были украшены самодеятельной росписью, в основном на нецензурные темы.

«Второй этаж», прикинул Гульченко и решил не рисковать пробовать лифт на прочность.

— Кто там будет: мальчик или девочка? — хрипло спросил сзади Ромтин.

Он всегда почему-то этим интересовался. Как будто не все равно, какого пола носитель!..

— Анекдот слышал? — бросил, не оборачиваясь, Гульченко. — Грузину в роддоме говорят: «Поздравляем, у вас родился ребенок». — «Малчик?» — «Нет». — «А кто-о?!»

Они достигли площадки второго этажа, и тут их ждал сюрприз.

Дверь пятой квартиры была стальной. Возможно, даже пуленепробиваемой. Если не удастся уговорить хозяев открыть ее, то придется убраться несолоно хлебавши. Такую броню не выбьешь плечом с разбега, как иногда приходилось делать в других домах.

Гульченко застегнул халат на все пуговицы, достал фальшивое удостоверение санэпидемнадзора и позвонил три раза.

Дверь почему-то открыли сразу, даже не спрашивая, кто заявился.

Гульченко мысленно перекрестился и шагнул внутрь, без особой наглости, но и без лишней застенчивости оттесняя в прихожую молодую и довольно миловидную женщину, на которой почему-то ничего не оказалось, кроме весьма легкомысленного пеньюара.

— Постойте, постойте, — спохватилась она. — Вы кто такие?

Да уж наверняка не твой хахаль, захотелось сказать Гульченко, но он лишь вытянул перед собой руку с удостоверением и сообщил: