Наверное, по большому счету именно так и следует поступать. Решительно, не оглядываясь на возможные последствия и не прислушиваясь к стонам тех, кто пострадал от этой решительности. Идти до конца. Не останавливаться. Не сомневаться. Глушить в себе некстати просыпающуюся совесть словами о долге, о великой миссии во имя и ради жизни на Земле… Или ссылками на то, что ты — человечек маленький и за тебя твою судьбу решают другие.

Выбираем не мы —

Выбирают нас.

Ну, а мы не должны

Обсуждать приказ.

Лишь такие моральные извращенцы, как я, почему-то не способны принять и понять эту железную необходимость.

Но самое страшное — что иного выхода не видно. Значит, мне придется стать в одну шеренгу с Шепотиным, Гульченко и прочими и действовать теми же средствами и методами.

Смогу ли я не дрогнуть в решающий момент? Не победят ли сомнения в моей душе ту целесообразность, о которой мне будут твердить на разные голоса?

Не знаю. Понятия не имею.

А, может быть, и вправду зря я ломаю голову над этими проблемами? Может, надо зажмурить покрепче глаза и вместе со всеми ринуться вдогонку отправляющемуся поезду?..

Пример моих спутников оказывается заразительным, и перед самой посадкой я вырубаюсь. Да таким крепким сном, что Шепотину и Гульченко приходится приложить немалые усилия, чтобы привести меня в чувство.

В последнее время, просыпаясь, я надеюсь, что вся эта ерунда с реинкарнацией мне приснилась и что, открыв глаза, я с облегчением увижу себя в своем прежнем теле, со всеми его болячками и хворями.

Но и на этот раз пробуждение связано с разочарованием, и я с отвращением обозреваю свои слишком короткие ручонки и слишком маленькие ноги с неизвестно откуда взявшимся синяком на левой коленке.

Когда мы покидаем салон аэра, Гульченко пристраивается рядом со мной и зачем-то берет своей шершавой, короткопалой пятерней мою ладошку. Впаять ему, что ли, по первое число за мнимую заботливость? Хотя ладно, пусть живет. Пока…

Спускаться по трапу действительно неудобно: приходится вытягивать одну ногу, чтобы нащупать следующую ступеньку, а потом подтягивать к ней другую. В мире почему-то все рассчитано на взрослых. О детях же не думает никто. Наверное, само собой подразумевается, что пятилетний ребенок не должен путешествовать один, без всевозможных опекунов…

На площади перед аэропортом нас уже ждет машина с водителем — скупым на слова молодым человеком в костюме с галстуком и с короткой армейской стрижкой.

Стоит глубокая ночь — самое подходящее время для перевозки секретного живого груза.

На этот раз Шепотин взгромождается на переднее сиденье, а рядом со мной садится обезовец.

Хм, если шеф думает, что таким способом ему удастся избежать продолжения нашего интервью, то он ошибается!..

Однако вскоре выясняется, что ошибался не он, а я.

Едва машина выезжает со стоянки, как я получаю едва ощутимый укол в руку и мгновенно проваливаюсь в сон без каких-либо сновидений.

Когда же вновь выныриваю в реальность, то оказывается, что мы уже никуда не едем и что вообще дело происходит не в машине, а в какой-то маленькой комнатке, смахивающей на дешевый номер в придорожном мотеле.

Чтобы уяснить обстановку, требуется не больше минуты.

Я лежу под одеялом на небольшой, явно детской кровати. Однако весь остальной интерьер помещения вовсе не напоминает детскую комнату.

Стены, окрашенные в бежевый цвет, встроенные в них плафоны освещения, шкаф, кресло и даже столик с компьютером. Через приоткрытую дверь виднеется закуток с раковиной и душевой кабиной. Все это — миниатюрное, видимо, сделанное по спецзаказу, и без труда умещается на двенадцати квадратных метрах. Относительный комфорт: сплит-система над окном наполняет комнату свежим воздухом с лесными ароматами. Окно, кстати, с наружными решетками — ну, конечно, разве они могли от этого удержаться? Хотя непонятно, какую функцию призваны выполнять эти решетки: предотвратить мое бегство или не допустить, чтобы кто-то влез в комнату снаружи?..

Первым делом подхожу к окну, отгибаю одну пластинку жалюзи и убеждаюсь, что уже вовсю светит солнце. Часов двенадцать, не меньше. Это же подтверждает и желудок, требующий немедленно удовлетворить его голодные судороги. Окно выходит на парк с высоченными соснами, густыми кустами и довольно аккуратно заасфальтированными дорожками. Я ожидал увидеть высоченный забор, который должен был бы непременно смахивать на этакую крепостную стену в миниатюре, но никаких ограждений в поле зрения не обнаруживается, хотя это наверняка не означает их полного отсутствия. В парке не видно ни души. Судя по высоте, комната моя находится примерно на третьем или четвертом этаже какого-то бетонного параллелепипеда, стены которого уходят влево и вправо с удручающей казарменной прямолинейностью.