Что ж, обед — удобная возможность начать работать по одному из пунктов списка.

Однако в обширном зале никого из моих «объектов» не видно. То ли они уже отобедали, то ли задерживаются.

Ладно. Может, это и к лучшему. Как утверждают врачи, вредно совмещать прием пищи с какими-то иными делами.

Стоя в небольшой очереди к окошечку, через которое женщины в белых передниках выдают готовые блюда, я вновь обозреваю маленькие детские фигурки в зале, и на меня вдруг накатывает такое острое отчаяние, что впору бежать к пруду и утопиться.

Уже две недели я живу в этом «карликовом государстве», как его метко назвал Карапетян, но до сих пор не могу привыкнуть к неестественным ситуациям, которые возникают тут на каждом шагу.

Гульченко как-то мне сказал в приступе откровенности: «Да что ты мучаешься, Лен? Ну что страшного в том, что наши клиенты стали „взрослыми детьми“? Разве такого и раньше не было, еще до реинкарнации? Возьми лилипутов: уж им-то — еще хуже. Ведь тела носителей растут, а значит, со временем „невозвращенцы“ станут нормальными людьми… А лилипутам уже никогда не стать такими же, как все!»

Он забыл одну маленькую деталь. Лилипутам некого проклинать и обвинять в том, что они стали уродами.

А во Взрослом Доме за внешне обычными детскими личиками скрываются десятки искалеченных жизней и судеб. И есть конкретные люди, по вине которых «невозврашенцы» вынуждены жить по второму заходу. За себя и за тех детей, тела которых им достались. Но | таким, как Гульченко, не понять, что начинать жизнь с нуля — не такое уж и благо.

Хотя не все так считают. Даже среди «воспитанников» интерната».

Есть и такие, которые испытывают слепую благодарность реинкарнаторам, потому что верят: жизнь важнее всею, и надо не комплексовать по поводу того, как и зачем ты живешь, а просто жить — чувствовать, мыслить, творить, наслаждаться солнцем и воздухом, хорошей, вкусной пищей и теми маленькими радостями, которые дарованы бытием каждому человеку..

Что ж, может быть, они по-своему правы. В конце концов, не жизнь — главное, а наше отношение к ней. Но я-то знаю, что большинству из взрослых детей каждый новый день приносит не радость, а мучения.

И дело даже не в том, что их лишили свободы. Сомневаюсь, что, будь они на воле, среди людей, то мучились бы меньше…

Воскрешение — это своего рода насилие над личностью. Примерно то же самое, что выгуливать собаку на длинном поводке, создавая у нее иллюзию полной свободы, а потом натянуть поводок и заставить пса вернуться к ноге хозяина…

— Слушаю вас, Виталий Игоревич. Что будем сегодня кушать?

Это — мне?.. Ах да, ведь я уже стою у раздаточного окошка, из которого и звучит этот приторно-любезный женский голосок.

— На ваше усмотрение, Лидочка. Как всегда… Смотри-ка, даже не улыбается. Видно, уже ко всему привыкла. И ее не смущает, что пацан от вершка два горшка обращается к ней, как старый приятель.

Жалеет ли она нас? По ней незаметно. И по другим сотрудникам интерната — тоже… Для них мы — как существа, которых в принципе не бывает, но раз уж они есть, то надо делать вид, что ничего особенного не происходит.

А действительно: что ты разнюнился, как старая дева от одиночества?

Хочешь жить — живи. Не хочешь — все равно живи и делай свое дело. Как эта Лидочка. Как все желающие использовать отпущенное им время жизни с максимальной отдачей, на всю катушку. Какое ты имеешь право осуждать их за это бессмысленное, как мычание глухонемого, счастье наслаждаться бытием?

Правильно, никакого такого права у тебя нет и быть не может.

А посему засунь в одно место свои комплексы, забирай свой поднос и отправляйся удовлетворять потребность растущего организма в энергетической подпитке. Тем более что организм-то этот — не твой кровный и единоличный, дружок, а чужой, взятый в бессрочную аренду, забыл?..

Куда бы приземлиться? Питающихся немного, но полностью свободных столиков нет. В большинстве своем сидят поодиночке. Кстати, вот еще одна любопытная вещь: почему-то многие тут стараются держаться на дистанции от остальных. Может, им надоело слушать бесконечные рассказы о прошлой жизни? По принципу: когда у человека своя беда, то о чужой он слушать не желает?..

О, наконец-то попался на глаза один из тех, общение с которыми ты прописал себе на ближайшие дни! Андрей-без-отчества Горовой. Сидит в самом углу, под большим плакатом с призывом: «Граждане! Соразмеряйте взрослый аппетит с возможностями детского желудка!» Правда, он не один, а в компании с известным писателем Никитой Бариновым… даже не писателем, а литератором, как он предпочитает представляться (помнишь, как ты спросил при первом же знакомстве с ним: «А какая разница?» — «Мой юный друг! Писатель — это ремесло. А литератор — это состояние души»).