Кристофер выругался и вылетел из комнаты. Он уже потерял достаточно много времени.

Дом Карпентеров был отделен от собственного приюта двойными дверями. Проходя по коридору, он почувствовал озноб — свое помещение Карпентеры отапливали неплохо, и почувствовалась разница температур. Предыдущим вечером он составил очень смутное представление о плане приюта. Первый этаж, на котором он не задержался, состоял из зала для собраний, столовой, классных комнат и кухонь. На втором этаже справа от него были спальни и ванные девочек. Слева было крыло, где жили мальчики и где он уже был прошлым вечером.

Сначала он направился в крыло мальчиков. Открыв дверь, он оказался в длинном пустом коридоре. По обеим сторонам тянулись деревянные двери с застекленными окошками в верхней части. Заглянув в первое окошко, он увидел учителя у доски и первые два ряда парт. Сквозь стекло до него донеслись монотонные голоса мальчиков:

— Девятью семь — шестьдесят три; девятью восемь — семьдесят два; девятью девять — восемьдесят один; девятью...

Он пошел дальше, и голоса стихли. Коридор привел его в выложенный плиткой холл, где каждый шаг его отдавался эхом. За исключением классных комнат, где лишь унылое повторение монотонных фраз намекало на обитаемость, здание было наполнено странной, словно дышащей тишиной. Эта тишина произрастала из страданий и скуки, как сорняки произрастают из особых семян, плотных, запущенных, запретных. Он почувствовал, что замедлил шаг и движется на цыпочках, инстинктивно подстраиваясь под атмосферу этого места. Слева широкая лестница вела на следующий этаж. Он двинулся к ней — его беспричинно потянуло наверх.

Лестница вела в узкий коридор, наполненный запахами грубого мыла и накрахмаленного белья. Стены здесь были пустыми и белыми, без скидок на уязвимость и боль. Здесь сон был обязанностью, с заранее определенным временем и установленными правилами. Только сны избегали регламентации. Сны и кошмары.

Кристофер открыл дверь спальни. Это была длинная, заставленная кроватями комната, вроде той, в которой он спал, когда учился в Винчестере, только здесь было холоднее и безрадостнее. Кто-то оставил открытым окно. Холодный ветер рывками перемещался по комнате, ничуть не ослабев после долгого путешествия с гор.

Он ощутил, как в нем растет беспокойство. Порывы ветра заставляли двигаться бледные простыни. Маленькие кровати с железными сетками, белые стены, ряды безымянных сундучков одинакового цвета — все это напоминало ему больничную палату... или сумасшедший дом. «Какие кошмары посещали сны воспитанников Нокс Хоумз, спящих в своих узких кроватях зимней ночью? — подумал он. — Темные боги... или преподобный и миссис Карпентер с их медленными улыбками и успокаивающими словами из Библии?»

За следующей дверью была ванная. Вода из крана капала на белую эмаль. Влажные полотенца безвольно повисли на деревянных вешалках. Бледный свет рисовал на плитке решетки.

В конце коридора находилась маленькая деревянная дверь с табличкой «Палата для больных». Кристофер тихо постучал, ответа не было. Он взялся за ручку. Дверь была незаперта. Внутри была низкая кровать с тугими складками простыней, а рядом с ней стоял эмалированный умывальник, прикрытый полотенцем. Даже здесь не было никакого снисхождения. Он вспомнил, как Мойра Карпентер пыталась объяснить ему, что болезнь является символом греха и что за больными надо ухаживать, но не нянчиться с ними. Нянчиться с больным было равноценно потворствованию грехам.

Он уже собирался уходить, как вдруг что-то привлекло его внимание. У стены, прямо напротив кровати, стоял небольшой шкаф. Казалось, его недавно передвигали буквально на полметра дальше от двери, и на стене осталось заметное невыцветшее пятно краски. Кристофер не мог понять, зачем кому-то понадобилось двигать шкаф: теперь он стоял очень неудобно, слишком близко к раковине, и полностью распахнуть дверцы было невозможно.

Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Просто стопка аккуратно сложенных простыней. В нижней части шкафа были два ящика. Кристофер по очереди выдвинул их, но нашел только полотенца и самые простые лекарства. Возможно, что-то было не в порядке со стеной за шкафом. Он протиснулся между шкафом и умывальником и напряг мышцы. Шкаф был тяжелым, но легко двигался по гладкому полу.

Ему пришлось отойти, чтобы в свете, падающем от окна, иметь возможность рассмотреть стену. Все было настолько незаметно, что он бы никогда ничего не нашел, если бы его внимание не привлек бессмысленно сдвинутый шкаф. Кто-то выцарапал на задней стенке шкафа две буквы, используя ноготь, или, скорее всего, перочинный нож. Он уже видел эти буквы, и ему не надо было объяснять, что они означали и кто их написал: два перекрещенных "у": Уильям Уайлэм. Он изобрел для сына эту монограмму два месяца назад. Сомнений больше не было. Уильям здесь был.

Он бегом преодолел расстояние до входа в здание. У подножия лестницы, ведущей в спальни девочек, стояли двое прекрасно одетых людей — очевидно, это были личные телохранители набоба. Когда он приблизился, один из них шагнул к нему и вытянул руку ладонью вверх.

— Очень извиняюсь, сахиб, но у меня есть инструкция не пускать вас дальше. Вас просили уйти. Я провожу вас до двери.

Кристофер был не в настроении спорить. Он достал из-за пояса револьвер, который забрал у полицейского в доме Кормака, и нацелил его в лоб телохранителя.