— Да никого я не посылал! И не знаю я, что тут у вас творится, и что наболтал тебе этот барин!

— Он много сказать не успел — пуля его зацепила. А я вот, видишь, выбрался — целый и невредимый, на твою беду.

— А что же тот, второй, убит? В моем поместье? Какой кошмар!

— Верно, — ухмыльнулся Седой, — хорошего мало.

— И где же он, где труп?

— Хочешь, чтобы я тебе сказал? Чтобы ты меня потом обвинил в убийстве князя Репнина?

— Так это был князь?! — запричитал Забалуев. — Горе… Горе!

— Брось притворяться! Князь мне успел сказать, что это ты его сюда заманил. И про яд рассказал, которым старого барона отравили. Тот самый индийский, что я тебе продал. И за который ты мне не заплатил.

— Так я тебе заплачу, все, до копейки! Клянусь! — Забалуев побелел и затрясся. — Только, Седой, давай договоримся!

— Не о чем мне с тобой договариваться! Сделаешь все, как скажу, — Седой угрожающе поводил ножом по шее Забалуева. — Через сутки принесешь вдвое больше денег против того, что посулил.

— Ладно, ладно, как скажешь, — одними губами прошептал Забалуев, боясь даже пошевелиться.

— А если к закату денег не будет, пеняй на себя. Трупы я прятать умею. Да еще шепну исправнику, кто старого барона Корфа отравил.

— Ни одному твоему слову исправник не поверит! Он с цыганами не знается.

— Исправник, может быть, и не поверит, а вот Владимир Корф… — Седой сделал многозначительную паузу. — Как ты думаешь, что он сделает, если я ему все расскажу, да еще приведу сюда и покажу ему, где его друга схоронил? Ведь, если не ошибаюсь, Репнин ему друг?

— Ты говори, говори да не заговаривайся! Я тут ни при чем! — завопил Забалуев.

— А это исправник решать будет, когда все узнает.

— Да не стращай ты меня больше! — взмолился Забалуев. — Да, я купил тот яд! И что с того? Яд у меня выкрали. Воров нынче — пруд пруди!

— Может, и так, всякое бывает, — покачал головой Седой. — Только я тебе не верю. И молодой барон не поверит. Никто тебе, злодею, не поверит. Я тебе все сказал — дальше сам думай, как поступать будешь…

— Анна, куда вы уходите? — остановил девушку Оболенский, удивившись, что она не собирается сидеть за столом.

— Я должна подготовиться, Сергей Степанович, — спокойно сказала Анна.

Она все смотрела и смотрела в окно в столовой, выглядывала — не едет ли Михаил. Но Репнин к обеду задерживался, и Анна этому даже обрадовалась — а вдруг ему удастся избежать ее позора?

— А что за роль вы решили представить?

— Разве Владимир Иванович вам не сказал?

— Увы, он покрыл все это атмосферой крайней таинственности.

— Ну что ж, в таком случае, позвольте и мне не открывать секрет преждевременно.

— Как вам будет угодно, милая, но имейте в виду — я надеюсь на приятный вечер.

— Сергей Степанович! — Анна остановилась на пороге и оглянулась. — А вы не будете слишком огорчены, если все случится иначе?

— Вы не сможете меня разочаровать! Разве что ваша кухарка…

— Нет-нет, — улыбнулась Анна, и слезы блеснули в ее глазах. — Варвара у нас — искусница.

Оболенский пожелал ей удачи и стал ждать Владимира. Михаил где-то пропал — уехал еще днем и пока не объявлялся.

Сергей Степанович, несмотря на все горестные события, был все же рад, что приехал. Им овладели пейзанские настроения — без суеты и скандалов театрального мира, без притворства и светских условностей. Простота сельской жизни не расслабляла, а, наоборот, подпитывала энергией и освежала голову.

И сегодня отдохнувший от Петербурга Оболенский как никогда понимал своих друзей-литераторов, убеждавших, что по-настоящему творить можно только в такой тишине и покое.

— Вы уже здесь, Сергей Степанович? — в столовую решительным, солдатским шагом вошел Владимир. — А Миша еще не вернулся?

— Увы, — развел руками Оболенский.

— Жаль, впрочем, я думаю, что самое важное в сегодняшней трапезе — это десерт, и, надеюсь, к нему он поспеет.

— Если честно, я и сам сгораю от нетерпения, — кивнул ему Оболенский.

Ужин прошел при свечах, обставленный Владимиром по-театральному. Для гостей играл камерный оркестр из крепостных музыкантов, и Оболенский подивился чистому звуку и слаженности их игры. Он наговорил Владимиру массу комплиментов, подразумевая, что большая часть из них предназначена светлой памяти Ивану Ивановичу, понимавшему толк в хорошей музыке и умевшему подготовить своих крепостных должным образом.

На перемену блюд выходили служанки-актрисы в русских нарядах — расшитых дорого, по-сказочному. В качестве закуски подавали салат бокер, суфле из сыра и луковый пирог. На первое — суп-буайбесс, на второе — телятина с белым вином под соусом бешамель и рагу из зайца по-ландски. Пили исключительно вина из барского погреба — они приятно освежали и пьянили слегка, не до глупости. Оболенский время от времени нахваливал и сами блюда, и мастерство кулинара.