– Возможно, но прежде дождемся анализа воздуха за бортом. Выходить будем все равно в гермошлемах, но знать состав местной атмосферы не мешает… Ну что там, Слерр?

– Дышать можно, – объявил второй пилот, считывая показания анализатора внешней среды. – Эти ребята потребляют кислород и азот практически в таких же пропорциях, что и мы.

– Так, значит, выходим? – поднялся со своего кресла Рудольф Майер и потянулся всем телом. – Что-то я засиделся…

– Эй, смотрите! – воскликнул Валерка Стихарь и вытянул вперед руку.

Но все уже увидели и без него.

Дальнюю от них стену светло-салатового оттенка прорезала вертикальная щель, которая, расширяясь на глазах, быстро превратилась в правильной формы прямоугольный проем, из которого на свет медленно выступила фигура гуманоида в черных широких брюках и светлой рубашке с открытым воротом.

Гуманоид постоял, с явным интересом разглядывая незнакомый летательный аппарат, потом поднял руку в приветственном жесте и помахал ею перед собой.

– Рост один метр семьдесят шесть сантиметров, – доложил Слерр, глядя на приборы. – Мужчина. – И, помолчав, добавил: – По-моему.

– Ишь ты, здоровается, – с непонятной интонацией в голосе заметил Стихарь.

– Выходим, – скомандовал Карсс. – Берем оружие и выходим. И не забудьте опустить забрала в гермошле-мах.

– Вы – главный, вам видней, – дотронулся до его локтя Дитц, – но не кажется ли вам, что для начала лучше было бы поговорить с ними отсюда? Или нам трудно вывести звук наружу?

– Вывести звук наружу нетрудно, – окинул Хельмута насмешливым взглядом Карсс, – но, думаю, это было бы психологически неверно. У нас включены внешние микрофоны, а догадаться о том, что такие микрофоны у нас имеются, существам, умеющим выходить в космос на подобных посудинах, несложно. Они не стали разговаривать с нами через репродукторы и усилители, а прислали живого представителя. Почему мы должны поступить иначе?

– Так, может, и нам послать представителя? Одного, а не рисковать всем…

– Вы что, боитесь, Дитц? – перебил обер-лейтенанта старший советник. – Тогда вам не стоило принимать участие в этой экспедиции, а нужно было оставаться на "Невредимом" возле принцессы.

Это был явно удар ниже пояса, но он не достиг цели.

– Вы прекрасно знаете, что это не так, – невозмутимо сказал Хельмут. – Просто я считаю неразумным выходить всем сразу. Мы же не знаем их намерений.

– Меня не интересует, что вы считаете, – процедил Карсс, и его голос был холоден, как труп собаки в придорожной канаве зимой. Он уже понимал, что землянин, в сущности, прав, но признать свою ошибку публично не мог и не хотел. В конце концов, начальник он экспедиции или нет? И добавил: – Я выхожу первым, Слерр – замыкающий. Вперед.

Пятеро разумных существ: трое землян и двое сварогов стояли внизу, под брюхом своего космокатера, облаченные в удобные пуле– и лазеронепробиваемые десантные скафандры. Четверо: Слерр, Дитц, Майер и Стихарь стояли в ряд, не выпуская оружия из рук, а пятый – Карсс – на три шага впереди с излучателем у ног.

– Мы пришли с миром, – медленно и громко произнес старший советник, продемонстрировав пустые руки, и "переводчик" на его груди послушно повторил сказанное уже на другом языке.

– Господин капитан разберется, – вздрогнув от неожиданности, ответил гуманоид и быстро сделал шаг назад.

Прямоугольный проем в стене исчез, как исчезает просвет в облаках при ветреной погоде, и тут же наполовину ослаб свет.

– Что за че… – начал было Карсс, поворачиваясь к остальным, но закончить фразу не успел – на них навалилась перегрузка.

Вообще-то стандартный универсальный десантный скафандр типа "Гном" с включенными биоусилителями позволяет разумному существу в нем – будь то сварог или человек – передвигаться и даже совершать несложную работу при перегрузках до пяти "же", а сохраняет ему жизнь и при двадцати-двадцатипятикратной силе тяжести (в зависимости от индивидуальных особенностей организма). Но в ситуации, когда сила тяжести многократно возрастает буквально в течение секунды, даже десантные скафандры оказываются бессильны.

"Гравигенераторы… пятнадцать "же"… не меньше…" – это было последнее, о чем успел подумать Карсс, уже лежа на спине, перед тем, как липкая тьма заволокла мозг и погасила сознание.

Сознание возвращалось медленно.

Сначала пришла и прочно утвердилась в объективной реальности головная боль. Причем не просто боль, а боль особенная, изощренная. Боль-фантазия. Боль-образ. Глаза он открыть пока не мог, но явственно ощущал, что сквозь его голову проходит широкое кольцо, свернутое из стальной проволоки диаметром как минимум в сантиметр, и концы этого проволочного кольца грубо приварены друг к другу в самой середине его головы. В той части, где непосредственно располагается мозг.

По этому самому кольцу, насаженный на него, бегает стальной же шар. Но не холодный, в отличие от проволоки, а, наоборот, каким-то таинственным образом сильно разогретый и, можно даже сказать, раскаленный.

Когда шар находится вне головы, все в относитель ном порядке.

Но вот он приближается к левому виску… вспышка! боли!.. движется внутри головы, подскакивает на сварочном стыке… вторая!.. врезается изнутри в правый ви-сок… третья!.. и снова некоторое время можно жить.

Когда Валерка Стихарь во всех подробностях прочувствовал эту свою головную боль и ее причину (стальное кольцо, шар, сварной стык внутри головы), то нелепость собственных ощущений настолько поразила его воображение, что он окончательно очнулся и, совершив над собой форменное насилие, открыл глаза. А открыв, немедленно обнаружил, что он уже освобожден от скафандра и оружия и волокут его куда-то за руки и за ноги двое в пятнистых комбинезонах. "Вот суки!" – подумал он и все дальнейшие действия в течение ближайших тридцати секунд производил на полном автомате.