– Титул свой я получил совсем недавно: унаследовал после смерти старшего брата. Правильнее сказать, трагической гибели. Не прошло и года… конечно, срок траура уже кончился, однако, согласитесь, родственники мои, знакомые, соседи, прислуга, арендаторы – все еще подавлены случившимся. И мое появление в качестве молодожена, у которого сейчас медовый месяц, с супругой, которая меня ненавидит (почудилось Марине, или и впрямь прозвучала горькая нотка в его голосе?), будет не просто нарушением приличий, но даже кощунством. Дело даже и не в этом: я должен найти убийцу брата, и всякий скандал будет мне в том помехой. Поэтому… поэтому я предлагаю: наш вынужденный брак остается тайным. Вы приедете в Маккол-кастл под своим именем – мисс Марион Бахметефф, – и я представлю вас как свою кузину.

– Ну, если вы каждому будете тыкать в висок пистолетом, они, может быть, в это поверят, – не сдержалась Марина. – Чушь какая! Вы – англичанин, я – русская. Мы, может быть, братья и сестры во Христе, но…

– Не такая уж это чушь, – перебил «лорд», наконец-то убрав пистолет, словно только сейчас о нем вспомнив. – Я ведь наполовину русский. Моя покойная матушка была вашей соотечественницей. Я пытался объяснить вам, что возвращаюсь из поездки, связанной с моим русским наследством, но вы и слушать не стали. Впрочем, сейчас речь о другом. Итак, я представлю вас племянницею матушки, скажу, что пригласил вас погостить в обмен на гостеприимство, мне оказанное. Возможно, кому-то совместное путешествие кузенов покажется не вполне приличным, однако… однако это лучше, чем то, что произошло в действительности.

Марина даже отвечать не стала. У нее дыхание сперло от воспоминания, как он держал ее под колени, широко разведя их в стороны, и… и… И теперь он задумался о приличиях?! Да никогда в жизни она не станет ему потворствовать. Этот «лорд» – насильник, разбойник! Пусть не ждет от нее…

– Погодите, – торопливо сказал Маккол, очевидно, понявший по хищной вспышке ее глаз, какой ответ его ожидает. – Погодите, это еще не все. Итак, вы будете жить в замке, и спустя некоторое время я стану проявлять к вам романтический интерес. Конечно, сейчас вы ненавидите меня, но кто знает, может быть, через некоторое время…

Он нерешительно взглянул на Марину, а она ответила насмешливым взглядом: мол, поверить в мою к вам благосклонность может только такой самонадеянный идиот, как вы!

– Может быть, через некоторое время мы обвенчаемся по всем правилам, и, хотя перед богом мы уже муж и жена, мы станем таковыми и перед людьми, – продолжал Маккол. – Но если… если ваша ненависть и с течением времени окажется сильнее разума и обстоятельств, мы… мы расстанемся, причем вы сможете потребовать от меня всего, чего пожелаете, в возмещение причиненного вам ущерба. Клянусь, я это исполню. И даже если вы пожелаете, чтобы я застрелился на ваших глазах… Нет, сейчас я этого не сделаю, – торопливо сказал он, увидав, какой надеждой расцвело вдруг ее лицо, – но потом, скажем, через полгода, когда я уже наверняка найду и покараю убийцу Алистера, я уплачу вам любой штраф, какой вы захотите. Нечего и говорить, – понизил он голос, – что я не прикоснусь к вам в это время, а буду вести себя как почтительный родственник.

Тут он запнулся, и Марина готова была поклясться, что он с трудом удержался, чтобы не сказать: «Разве что вы меня сами об этом попросите». И его счастье, что он не сказал, потому что… кажется, и без того много она ему наговорила, однако уж нашла бы, что ответить на такое оскорбление!

– Сегодня 31 января, – продолжил он, – итак, 31 июля или я женюсь на вас по вашей воле, или по вашей воле умру. Ну, вы согласны?

– Да! – в восторге вскричала она. – Да, о да!

Жаль, капитан Вильямс этого не слышал.

В конце концов она, конечно, исполнила все, что от нее хотела эта бесцеремонная модистка. Куда проще было соглашаться, чем спорить. Вот так всегда бывает в жизни: пойдешь на одну уступку, а это оказывается лишь первое звено в нескончаемой цепочке других. Но что означает такая мелочь, как фасон платья, после того, как она сказала «да» при венчании? Ясно, что придется ближайшие полгода идти у лорда на поводу. Да и вообще: едва увидев берег Дувра, покрытый снегом, с высокими башнями, где был зажжен огонь для безопасности мореплавателей, она почувствовала уже не неприязнь, а интерес к этой неведомой земле.

Пассажиры, усталые после почти десятичасового плавания, дрожали от стужи. Шлюпка подошла совсем близко к берегу, но никто еще не чувствовал себя в безопасности: в любую минуту могла разразиться новая буря, унести лодку в необозримость морскую или ударить о подводные камни, погрузить в шумящие бездны. И Марина ощутила нетерпение: ей так же, как другим, хотелось поскорее сойти на берег… чтобы через полгода наконец получить награду за все страдания, которые она перенесла по милости этого человека, этого лгуна, этого…

Невероятным усилием она усмирила гнев, вновь вскипающий в крови. Что проку злиться? К тому же если он и лгун, то не во всем: вот ведь и впрямь стоит близ пристани карета, вот идет от нее высокий человек в плаще, подает руку Макколу, помогая сойти на берег, кланяется, бормоча:

– Милорд, я счастлив видеть вас, я счастлив… позвольте…

«О боже, значит, он и в самом деле лорд?!» – изумилась Марина.

– Полно, Сименс, – перебил его Десмонд, с легкостью выскакивая из шлюпки. – Я знаю все, что вы можете мне сказать. Да, благодарю. Однако лучше помогите этой леди. Мисс Бахметефф, рекомендую: Сименс, камердинер моего отца, затем брата, затем… очевидно, мой?