— Это террористы? — выдавил он наконец. — Они уходят?

— Нет, — тихо ответил Панчах Лал. — Это армейский спецназ.

Он что-то сосредоточенно набирал на клавиатуре. По зеленому экрану монитора ползли длинные колонки цифр.

— Значит, будет штурм? — У Эдди мгновенно вспотели руки. Да что руки — он весь покрылся мерзким липким холодным потом. — А если те парни взорвут свою бомбу?

— Жизнь — иллюзия, Эдди, — спокойно ответил Панчах Лал. — Стоит ли бояться?

Руки-Ножницы застонал. Ну о чем говорить с таким идиотом?

— Сейчас полчетвертого ночи, — продолжал напарник. — Самое подходящее время для того, чтобы захватить террористов врасплох. Картинка, кстати, идет только по нашему каналу — в локальную сеть я повесил запись с пустым коридором.

— Очень предусмотрительно, — пробурчал Эдди. Поднялся с матраса и, пошатываясь, побрел за перегородку, к умывальнику. Плеснул себе в лицо холодной водой и тут же по нехитрой ассоциации вспомнил о системе охлаждения реактора. — Послушай, а Большой Джим еще работает?

— Работает, — мрачно ответил Панчах Лал. — Они запретили его выключать.

— Плохо, — озабоченно пробормотал Руки-Ножницы. — Как ты думаешь, эти парни умеют обращаться с системами охлаждения?

На этот раз напарник долго молчал, прежде чем ответить.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Вообще-то вероятность того, что среди них окажутся дипломированные инженеры, невелика.

— Вот именно. А это значит, что мы сидим на пороховой бочке, сахиб.

— Эдди, — проговорил Панчах Лал, — я давно хотел тебя попросить… Прекрати называть меня «сахиб». Это очень, очень меня раздражает.

«Ничего себе, — подумал Руки-Ножницы. — Что это с ним? Неужели мистер Айсберг нервничает?»

— Ладно, — буркнул он. — Буду называть тебя просто Панч.

— Вот и отлично, — спокойно отозвался напарник. — И ради всего святого, выбрось из головы всю эту чушь насчет варн.

От неожиданности Руки-Ножницы даже лишился дара речи. Просто стоял и тупо пялился на невозмутимо восседавшего за пультом сикха.

— Перед лицом смерти, — торжественно произнес Панчах Лал, — нет занятия более глупого, чем беспокойство о мирской суете.

— Перед лицом чего? — переспросил Эдди.

— А ведь мы встречались, — заметил Рамсей Ллойд, разглядывая бесстрастное лицо человека в белом тюрбане. — В Бейруте, в девяносто восьмом.

Акмаль Малик медленно опустил веки. Посидел с закрытыми глазами, вспоминая.

— Расул Магомед? Да, я тебя помню. Тогда тебе удалось обмануть палестинцев, хотя я с самого начала говорил им, что ты не араб. Кое-кто из них заплатил за свою беспечность жизнью. А теперь, значит, ты работаешь на индюшек?

— Я работаю на премьера Гхоша. Фактически, разговаривая со мной, ты разговариваешь с ним.

— Значит, толстомордый баран, называющий себя мусульманином, просто ширма?

Ллойд пожал плечами.

— Называй как угодно. Договариваться тебе придется со мной.

Он взял с тихо звякнувшего блюдца тонкостенную чашечку с кофе и сделал небольшой глоток. «Отвратительный вкус, — подумал Ллойд. — Подумать только, в Индии, стране божественного кофе, я вынужден пить эту жидкую дрянь швейцарского производства… Вот она, изнанка глобализации…»

Выбора у него, однако, не было. У стены едва слышно гудел кулер, в небрежно распахнутом стенном шкафчике стояли в ряд три коричневые банки «Нескафе». При других обстоятельствах Ллойд вообще отказался бы от предложенного кофе, но в аппаратной было очень холодно. Террористы опасались применения паралитического газа: кондиционеры работали в полную силу, стоявшему под белой решеткой вытяжки охраннику поток воздуха шевелил волосы.

— Тебе не понять нас, англичанин, — сказал Акмаль Малик после некоторого молчания. — Ты не знаешь, что значит чтить закон Пророка в стране, которой правят мерзкие коровопоклонники. Тебя не было с нами в Айодии, когда проклятые индюшки сносили мечеть Бабура. Ты не терял родных во время резни в Ахмедабаде. И ты не видел, как гибли под траками танков проклятого Азиля женщины и дети Кашмира.

Рамсей Ллойд покачал головой.

— Это не имеет никакого значения, друг мой. Я прагматик и привык решать задачи независимо от своих личных предпочтений. Буду с тобой откровенен: моя главная цель вовсе не спасение станции «Бахан» и не противодействие мусульманскому экстремизму. Я здесь для того, чтобы не допустить падения кабинета моего работодателя, премьера Гхоша.

Человек в белом тюрбане протянул руку и погладил крышку лежавшего перед ним атташе-кейса.

— А я здесь для того, чтобы мир вздрогнул.