Последние слова оказали на ребят именно то действие, на которое рассчитывал Долф.

— Булочник Гардульф известен в Ротвайле как нечестивец, — сорвался на крик Ансельм, — даже имя у него и то не христианское!

— Глупости! — воскликнул Долф. — Этот Гардульф не более нечестив, чем вы сами, дон Ансельм. Он родом из Ирландии, а вам следовало бы знать, что эта держава — оплот христианской веры, и несколько столетий тому назад нашу веру принесли в Европу ирландцы. Вам также должно быть известно, что в Ирландии имеется множество богатых монастырей, из которых христианство пошло во французские и германские земли. Если вы даже этого не знаете, то вы еще невежественнее, чем я думал.

— Рудолф ван Амстелвеен говорит истинную правду, — вмешался вдруг дон Тадеуш. — Святая церковь многим обязана преподобным отцам из Ирландии. Ирландская кровь делает честь происхождению.

Долф широко улыбнулся.

— Откуда тебе известно, что булочник Гардульф родом из Ирландии? — спросил Ансельм, явно сбитый с толку.

«По цвету его волос и глаз», — подумал Долф, а вслух сказал:

— Он сам поведал мне об этом ночью, когда мы стояли у печи.

Воспоминание о чудесном явлении хлебов было еще свежо в памяти у всех. В то замечательное утро никто не задавался вопросом, откуда взялся волшебный завтрак, зато теперь они знали: о них позаботился Рудолф ван Амстелвеен. Рудолф всегда сумеет помочь в беде, он спас их даже от голода. Ребята перешептывались и переговаривались между собой, очень довольные тем, что у них такой могущественный покровитель.

— Хлеб-то и был отравлен, — быстро нашелся дон Ансельм, — ибо с того самого времени на нас обрушилась Багряная Смерть.

— Ложь! — яростно защищался Долф. — В лагере уже тогда было не меньше тридцати больных. В тот день не было ни единого человека, кто бы не позавтракал с нами. Все ели хлеб: и вы, дон Ансельм, и я тоже, и Леонардо, и отец Тадеуш. Разве кто-нибудь из нас отравился? И вы знаете лучше других, дон Ансельм, что не я принес болезнь в лагерь, я лишь боролся с ней в меру своих сил. На клевету вас толкает ненависть ко мне, а все ваши доказательства — сплошное мошенничество.

Тут у него вышла промашка, и Долф сразу почувствовал это. Нужно было тщательнее взвешивать свои слова, но осторожность изменила ему; он больше не хитрил, не раздумывал над ответами. Гордое достоинство человека двадцатого столетия восстало против этой комедии. Пусть это стоит ему жизни, он бросит им правду в лицо!

— Как ты смеешь, негодяй, называть святого отца мошенником? — завизжал Николас.

— Я и не то еще смею! — кричал Долф, отбросив всякую осмотрительность. — Ваши обвинения построены на песке — ложь и еще раз ложь, все ребята это знают. Я и не собираюсь их останавливать. Для чего мне это? Пусть идут в Геную, я и сам пойду с ними, чтобы увидеть ваше хваленое чудо. Встану рядом с Николасом, когда по мановению его руки море отступит от берегов. Кто же откажется от такого зрелища?

— Почему же ты вечно задерживаешь нас в пути? — издевательски спросил Ансельм.

— Если я и останавливал вас, то лишь потому, что честь не позволяет мне бросить на произвол судьбы обессилевших больных детей; честь не позволяет мне смотреть, как они погибают от голода. Только поэтому. Если вы сочтете грехом заботу о своих меньших братьях и сестрах, я готов понести за это наказание. Но я не позволю клеветать на себя людям, которые, встав во главе крестового похода, не в состоянии даже позаботиться о детях, вверивших им свою судьбу.

Он услышал одобрительный ропот за спиной. Чаша весов опять склонялась в его пользу.

— Оскорбляя меня, Рудолф ван Амстелвеен, ты наносишь оскорбление Богу.

— Неправда. Как я могу оскорблять Бога заботой о его странниках?

Долф кивнул в сторону перепуганного Николаса.

— Вон стоит пастух Николас, святой Николас, который слышал ангельские голоса. Пусть он скажет, достаточно ли так называемых доказательств, которые высказал дон Ансельм, чтобы осудить меня. Я подчинюсь приговору Николаса.

Долф не собирался больше затягивать спор и хотел только одного: быстрее покончить с этим судилищем. Он рассчитывал на слабохарактерность Николаса, прекрасно понимая, что на карту поставлено все. Стоит Николасу поддержать Ансельма — и он, Долф, погиб. Но хватит ли у бывшего подпаска смелости на такой шаг? Усиливающийся ропот говорил о том, что большинство поддерживает Долфа. В конце концов, Николас не глуп, он понимает их настроение. Неужели рискнет пойти наперекор остальным?

Он не отрывал пристального взгляда от Николаса, который в смущении ерзал, ощущая крайнюю неловкость.

Стоя спиной к зрителям, Долф не мог видеть, как во главе большого отряда выступил вперед Франк. Факелы отбрасывали свет на известный хлебный нож, которым маленький кожевник работал целый день и который теперь поблескивал у него в руке. Парни из его команды сжимали остро отточенные камни и куски железа, служившие им для очистки кож. В другом конце поля, наискось от Долфа, поднялся Леонардо вместе с Петером и Марике, за ними другие ребята, вооруженные короткими копьями, ржавыми спицами, персиками с твердыми нашлепками на конце. Фредо, который находился ближе всех к сотне факельщиков, взмахнул рукой, словно собираясь подать сигнал.