…Я шел по длинному коридору и знал, что за поворотом налево увижу забранную решеткой нишу, в которой когда-то сидела Надежда, сидела, вводя меня в заблуждение. И увидел, но не белокурую Надежду, а вымазанного цементом Квазимодо-Квасика с мастерком в руках — в свету переноски он самозабвенно закладывал нишу красным с иголочки кирпичом. Казалось, работает безголовая горилла, облаченная в циркаческий голубой комбинезон, безголовая, потому что осиротевшая головка сиамского близнеца воспринималась продолжением правой руки, как гипертрофированное ее плечо.

Это было жуткое зрелище.

— Опять мурует… Ну что ты с ним будешь делать… — огорченно вздохнул Стефан Степанович, остановившись рядом со мной.

Мне вдруг представилось, что за кирпичной стеной, наполовину уже выложенной, лежит бесчувственная, может быть, даже жестоко изнасилованная уродом экстремальная Надежда (довыпендривалась!). Импульсивно я сделал шаг вперед, и тут же Квазиморда обернулся, чтобы придавить меня нечеловеческим взглядом к холодной стене. Он был страшен в ярком свету лампы, его рука, головастая его рука тянулась ко мне мастерком…

Я обернулся, посмотрел на Стефана Степановича. Тот стоял сугубо насупившись.

— Вы чем-то озабочены? — начал я издалека зондировать ситуацию.

— Пустое. Просто это два последних мешка сухой смеси, и он мне пеняет, — постаравшись улыбнуться, указал он подбородком на бумажные оболочки, опустошенно валявшиеся под ногами мутанта. — Если бы вы знали, сколько на нее уходит…

— А кого он мурует? — Квазиморда к тому времени уже увлеченно трудился.

— Пойдите, посмотрите, — глянул как-то странно. В глазах его, остановившихся на секунду, я увидел растерзанную дочь Блада.

— А он не забодает?

— Нет, бодается он только по приказу, — замотал головой Стефан Степанович.

Я, не желая показаться своему работнику неприлично осторожным человеком, подошел к сооружаемой стене (она была в три кирпича толщиной), поднявшись на цыпочки, заглянул в нишу — Квасик деликатно посторонился — и увидел… упитанную курицу. Белую и самоуверенную. Она, как ни в чем не бывало, деловито клевала обильно рассыпанное пшено.

— Что там? — спросил сзади Стефан Степанович.

— Курица… — растерянно обернулся я.

— Курица… — покивал мажордом. — Ну что ж, курица, так курица. Пойдемте маркиз, мы мешаем человеку релаксировать.

— А вам не жалко? — продолжал я стоять.

— Курицу?

— Да.

— Вам к ужину сегодня подадут курицу а ля Вуаля под винным соусом. Пальчики оближите. А Квасику нет — свою он имеет сейчас.

Подумав, что раннего средневековья с меня хватит, я направился я к выходу из подземелья.

Все остальное содержимое замка и люди его населявшие, слава богу, не впечатлили меня как Квазиморда и его живодерски оригинальное хобби. Спальни, столовые, зимние сады, бассейны с розовыми фламинго описывать не буду — они были как у всех «новых» русских. А вот Флора с ее банными апартаментами так меня поразила, что я дал себе зарок два месяца не мыться, у нее, конечно — такая она была шелковая киска — и после окончания путешествия по замку обошелся обычным джакузи в своих апартаментах.

Эдгар появился перед ужином. Похож он был на Иосифа Сталина, высоко засучившего рукава и на беляков, обложивших стратегически важный Царицын, и на соратников, по-людски нестойко его оборонявших. Посмотрев на кота, я чуточку расстроился — не люблю волюнтаризма в какой бы то ни было форме. Рюмочка аперитива вернула мне хорошее настроение, и, посадив Стефана Степановича рядом, я стал говорить, что хочу возвести его в должность управляющего замком. Однако он, по всей вероятности, находившийся под впечатлением последних событий, елейно заулыбался и предложил на эту должность: «…энергичного и предприимчивого господина, ну, вы знаете, кого я имею в виду».

— Кого вы имеете в виду? — энергичным и предприимчивым в тот момент я видел одного себя. Так что, он меня, маркиза, выдвигает на должность управляющего?!

— Разумеется, я имел в виду господина Эдгара. А я сочту за честь быть его заместителем, — подобострастно склонил голову Стефан Степанович.

— Что ж, пусть так и будет, пусть генералиссимус станет управляющим, — изрек я кисло, и Эдгар-Эдичка, презрев колкость, немедленно приступил к делу, хотя мне, честно говоря, хотелось пару недель пожить сладкой жизнью неженатого и всем обеспеченного денди — одних только уютных домашних халатов в гардеробе фон Блада было несколько десятков. А сколько красивых и мощных автомашин в гараже? А каких только сигар в курительной? А лошадей в конюшнях? А вин в подвалах? Девятнадцатого века, в том числе?

Не подумайте, Наташа не покидала моего сердца ни на минуту, просто я резонно хотел основательно пропитаться достатком и полной пространственной свободой, благо влияющими на степень благородства интеллигентного человека и его внешний вид, хотел, извините, накушаться черной икры и коллекционного бургундского, чтобы смотреть на них с неподдельным презрением истинного маркиза, с юности привыкшего заказывать на ужин сырые овощи, противные, но без холестерина, как икра; хотел вдосталь поваляться на постели, размером с хороший ринг, чтобы в соответствующей ситуации чувствовать себя в ней, как в своей тарелке и как рыба в воде. А он, этот кот, запрыгнул в сапогах на сервант и принес мне лист мелованной бумаги, на которой золотом был напечатан список гостей, месяц назад почтивших честь фон Блада своим присутствием в день его рождения.