Майлз думал, что дед – последний представитель своего поколения. Видимо, вовсе нет – если судить по кошмарной коллекции древних скрипучих служак и трясущихся старушенций в черном, похожих на ворон. В каких это щелях они таились, чтобы теперь повыползать на свет? Майлз с мрачной вежливостью сносил и их потрясенные либо сочувственные взгляды, когда его представляли как внука Петра Форкосигана, и их бесконечные воспоминания про то, что же говорили люди, о которых он в жизни не слышал, о людях, которые умерли еще до его рождения и о которых – он искренне на это надеялся! – ему никогда больше услышать не придется.

Даже после того, как на могилу была брошена последняя лопата земли, ничего не закончилось. Весь день и вечер продолжалось нашествие на особняк Форкосиганов орд... нет, доброжелателями их было бы назвать неточно, решил Майлз, – скорее, друзей, знакомых, военных, общественных деятелей, их жен, всяческих желающих отдать визит вежливости, любопытствующих и родственников в куда большем количестве, чем он мог помыслить.

Граф с графиней Форкосиган заняли пост внизу, возле лестницы. Светские обязанности для отца всегда были связаны с политическим долгом, поэтому неминуемы вдвойне. Но когда прибыл кузен Айвен Форпатрил, ведомый своей матерью, леди Элис, Майлз решил скрыться в последнем убежище, еще не занятом вражескими силами. Он уже слышал, что Айвен успешно прошел экзамены; вряд ли ему под силу вынести подробности. Выдернув пару роскошных цветов из выставленного на проходе похоронного украшения, он сбежал на лифте на верхний этаж и скрылся там.

Майлз постучал в резную деревянную дверь.

– Кто там? – донесся приглушенный голос Елены. Майлз надавил на украшенную эмалевым рисунком круглую ручку – не заперто! – и просунул в приоткрывшуюся дверь руку с цветами.

– Ой, Майлз, входи, – добавила Елена.

Майлз, тощий в своем черном костюме, проскользнул в дверь и для начала улыбнулся. Елена сидела возле окна в старинном кресле. – Как ты догадалась, что это я? – спросил он.

– Ну, это мог быть либо ты, либо... Никто мне не протягивает цветы, стоя на коленях. – Ее взгляд на мгновение задержался на уровне дверной ручки, невольно выдавая, что свои умозаключения Елена вывела из его роста.

Майлз немедленно пал на колени, быстро проделал в таком положении путь по ковру и демонстративно вручил Елене свое подношение. "Вуаля!" – воскликнул он, и от удивления она рассмеялась. Зато ноги выразили протест против столь жестокого обращения болезненной судорогой. – А-а... – Майлз прочистил горло и добавил гораздо тише: – Не могла бы ты мне помочь подняться? Эти проклятые грави-костыли...

– О боже... – Елена помогла ему добраться до своей узкой постели, заставила прилечь и вытянуть ноги, а сама вернулась в кресло.

Майлз оглядел крохотную спальню.

– Мы тебе что, не смогли найти ничего получше этого чулана?

– Мне здесь нравится. Нравится, что окно на улицу, – сказала Елена. – А комната моего отца в этом доме еще меньше. – Она понюхала цветы, пахнущие чуть привядшей зеленью. Майлз тотчас же пожалел, что не поискал специально другие, подушистее. С внезапным подозрением она подняла на него взгляд: – Майлз, где ты их взял?

Он покраснел, чувствуя себя слегка виноватым.

– Позаимствовал у деда. Можешь мне поверить, пропажи никто не заметит. Там, внизу, просто джунгли.

Елена беспомощно покачала головой. – Ты неисправим. – Но улыбнулась.

– Ты не против? – тревожно спросил он. – Мне подумалось, что ты от них получишь больше удовольствия, чем он.

– Только как бы никто не подумал, что это я их стянула!

– Отсылай всех ко мне, – благородно предложил Майлз. И вздернул подбородок. Елена, помрачнев, уставилась на хрупкие цветочные лепестки. – О чем ты сейчас задумалась? Печальные мысли?

– Честное слово, у меня, должно быть, не лицо, а какое-то стекло.

– И вовсе нет. Твое лицо скорее похоже на... на воду. Сплошные отражения и блики света – и никогда не знаешь, что скрывается в глубинах. – В конце фразы он понизил голос, подчеркивая таинственность этих самых глубин.

Елена иронически улыбнулась, а потом вздохнула уже всерьез.

– Я просто подумала... Я ни цветочка не положила на могилу матери.

В предвкушении такого плана Майлз просветлел. – А ты хочешь? Мы могли бы выскользнуть с заднего хода... Нагрузить тележку-другую – никто бы и не заметил.

– Ну уж нет! – вознегодовала Елена. – Ты и так столько натворил. – Она повернула цветы к окну, за которым серебрились холодные осенние облака. – В любом случае, я и не знаю, где эта могила.

– Да? Как странно. Сержант Ботари до того зациклен на твоей матери, что, я думал, он туда паломничества устраивает. Впрочем, он, наверное, не любит вспоминать о ее смерти.

– Вот тут ты прав. Однажды я попросила его поехать туда, где она похоронена – посмотреть на это место и все прочее; так я будто со стенкой заговорила. Знаешь, как это он умеет.