— Я тут принесла вина, мистер Генри. Рубен оставил, когда был здесь. А кстати, он просил передать, что готов служить вам, когда захотите. Только скажите.

Анри как будто стало легче. Джемайма рада ему, значит, все дело в Грейс, которая снова вспомнила про воображаемые барьеры, которые их разделяют. Ничего, они преодолимы. Анри улыбнулся служанке.

— Ты это очень хорошо придумала, Джемайма. — Он посмотрел на Грейс. — Ma chere, ты что, не выпьешь со мной?

Грейс тщетно пыталась собраться с мыслями. Он так уверенно держится, знает, что она ему не откажет. Но после того, что было, разве это не естественно?

— С удовольствием выпью, — ответила она, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

Грейс встала и подошла к столу. Джемайма живо подвинула ей стул, Грейс села.

— Я пойду спать, мисс Грейс, — сказала служанка. — Постель во второй спальне, я думаю, можно не стелить, но если хотите…

Грейс бросило в жар, к лицу прилила кровь.

— Мистер Генри уходит! — неожиданно вырвалось у нее.

Повисло напряженное молчание. Грейс, кусая губы, посмотрела на потрясенную Джемайму, потом на Анри. Недоумение и обида стояли у него в глазах. Видеть это было нестерпимо. Грейс уставилась в стол.

Почувствовав движение, она подняла глаза. Анри поставил бокал, повернулся и пошел к выходу. У Грейс подпрыгнуло сердце.

Джемайма стрелой бросилась к двери и загородила Анри дорогу.

— Не слушайте ее, мистер Генри! Это она нечаянно. Вы не видели ее последние дни, так вот я вам скажу — она просто помирает без вас. Не знаю, что на нее нашло, но только я знаю, она влюблена в вас без памяти!

— Я тоже так думал, но…

Грейс не могла вымолвить ни слова, просто сидела и смотрела, как Джемайма хватает Анри за руки и бормочет слова, которые сама она ни за что не отважилась бы произнести вслух:

— Говорю же вам, мистер Генри, останьтесь! Уж не знаю, что там у миссис Грейс против вас, но уверена, что это все глупости и больше ничего, и внимания не обращайте. — Джемайма отпустила руки Анри и понизила голос, так что Грейс пришлось напрягать слух: — Если б она не была такой разбитой, да и больно ей, уж я-то знаю, я бы вам посоветовала слегка поучить ее уму-разуму.

Анри рассмеялся, и это было уже слишком. Грейс вскочила.

— Хватит, Джемайма! Ну-ка, спать, немедленно!

Служанка, бросив на нее дерзкий взгляд, вышла — и

Грейс осталась наедине с Анри, который повернул к ней смеющееся лицо.

— Не бойся, ma chere, я таким советам не следую.

Грейс почувствовала, что вот-вот расплачется. Но

тогда Анри станет успокаивать ее, а она не хочет, чтобы он ее трогал.

— Я и не боюсь, просто я расстроена. — Грейс перевела дыхание, вглядываясь в недоумевающие глаза Анри. — Ты ведь собираешься сделать мне предложение, да? Я понимаю, после того, что было между нами, ты чувствуешь себя обязанным. Но…

— Грейс, скажи мне, что тебя мучает? — перебил ее Анри, садясь и беря свой недопитый бокал. — Мне казалось, мы с тобой одно целое. Ты спасла мне жизнь, и не однажды, ты лгала ради меня, ты прошла столько миль до Рейнхэма, тоже ради меня. Ты думаешь, я не пойму, если ты мне скажешь?

— Ты и сам все знаешь, Анри. Дело вовсе не во мне.

— А в чем же? Ты думаешь — это невозможно, чтобы я хотел прожить жизнь с тобой?

— Ты в самом деле этого хочешь?

— А ты что предполагала? — проговорил он со смешком. — Что я предпочту уехать в Лондон и болтаться там среди эмигрантов? Да я уже жил среди них, ma chere, не в Лондоне, так в Париже, в былые времена.

— Тогда ты знаешь, где твое место.

— Тогда знал. Но не теперь. Я был молод, а семейство Русселей было приближено ко двору. Это продолжалось всего несколько месяцев, но мне хватило, чтобы понять пустоту той жизни.

— Тебе легко говорить это сейчас, когда столько всего произошло, — отмахнулась Грейс.

— Согласен, ma chere, TO, что мне довелось увидеть, а еще больше — то, что мне пришлось делать, изменило меня.

В его голосе звучала горечь, и Грейс не могла не отозваться на нее.

— Ты делал это во имя благой цели, Анри.

Он кивнул.

— Только это и давало мне силы держаться. — Он устало потер лицо. — Не знаю, Грейс, как я смогу жить дальше после всего того, что я делал, хотя бы и ради спасения других. Такое не забывается. Кстати, об эмигрантах. Ты думаешь, они смогут простить мне то, что я не могу простить сам себе? Вряд ли они мне поверят!

— Почему, ведь в Брюсселе есть, наверное, люди, которые могут замолвить за тебя слово?

Есть, конечно, но только что они скажут обо мне, когда узнают, что Жан-Марк переметнулся к врагам? Лишь то, что я бежал из Франции из-за казни Робеспьера. Подозрения останутся, и я не могу винить их за это.