Какая грубая и невоспитанная речь! В подобном духе она могла разговаривать, например, с Домиником, не опасаясь обидеть. Но с посторонним человеком так не говорят. И она бы никогда не позволила себе ничего подобного, если бы до сих пор не злилась па то, что ей пришлось провести такое прекрасное утро в неприятной компании.

Парнелл ничего не ответил, и она с опаской взглянула на него. Мадлен уже приготовилась было извиниться перед ним, но слова застряли у нее в горле, стоило ей увидеть выражение его лица. Слава Богу, он смотрел вперед. Каждый мускул напряжен, в черных глазах полыхает ярость.

— Что вы знаете о моей жизни, о моем прошлом? — спокойно начал он, и это спокойствие напугало ее куда сильнее, чем открытая ярость. Он еле сдерживал себя — это было видно. — Только человек глупый и начисто лишенный воображения может заявить, что его собеседник не мог выстрадать слишком много, поскольку ему еще нет тридцати и он все еще жив. Вам ничего не известно о моей жизни. Ничего!

Мадлен пришлось прибавить шагу, чтобы поспевать за ним. Она даже не могла разозлиться на Парнелла за этот выпад и подобное суждение о ее характере. Как будто она заслужила и то и другое.

— Вы правы. Глупо утверждать подобные вещи. Я просто хотела сказать, что жизнь такова, какой мы ее делаем. Нельзя жить прошлым, каким бы ужасным оно ни было. Жизнь надо прожить. И вас, и меня еще многое ждёт впереди. Разве правильно отказываться от будущего? Это же ниспосланный нам дар!

— Дар? — резко обернулся он, в голосе его звучало презрение. — И кто же, позвольте спросить, даритель? Бог? Если бы он действительно существовал, я бросил бы этот дар ему в лицо. Вы неисправимый романтик.

— И поэтому меня можно унижать и обращаться со мной, словно я мерзкий никчемный червяк, ползающий у ваших ног? — Гнев снова пришел на выручку Мадлен. — Уж лучше быть романтиком, чем циником, сэр. Кто из двоих более счастлив, позвольте спросить? А вы к тому же атеист, насколько я понимаю. В таком случае мне действительно очень вас жаль. Теперь понятно, почему вы так относитесь к жизни. У кого нет Бога в душе, у того нет и надежды.

Парнелл рассмеялся, но в смехе его не было ни радости, ни веселья.

— Еще одна цитата из проповедей вашего брата? — спросил он. — Интересно, у вас собственные мысли вообще имеются?

— Это уж слишком, сэр! — Мадлен остановилась и кинула на него испепеляющий взгляд. — Мне кажется, вы обязаны извиниться.

Он тоже остановился и взглянул на нее сверху вниз, в глазах — ледяная стужа.

— Давайте по порядку, — с издевкой произнес Парнелл. — Я кланяюсь. Так? Затем говорю, что, если я вдруг задел вашу нежную женскую натуру, пусть у меня вырвут мой язык. Или вы предпочитаете обойтись без театральных жестов? Мне очень жаль. Похоже, я позволил себе обидное высказывание по поводу ваших умственных способностей.

Мадлен нахмурилась. Она готова была вот-вот заплакать, но не хотела показывать ему, насколько сильно задели ее эти слова. Она ни за что на свете не доставит ему такого удовольствия.

— Почему вы ненавидите меня? — спросила она. Он раздраженно отмахнулся от нее и продолжил путь.

— Опять театр. Хотите, чтобы я упал перед вами на колени?

— Вы ненавидите меня. Я не просто не нравлюсь вам, нет! И это не простое презрение к глупой дурочке. Вы меня ненавидите!

— Чушь! — возразил он ей. — Человек способен ненавидеть только тех, кто в той или иной степени дорог ему. И чем же вы дороги мне, скажите на милость? Вы — сестра будущего мужа Алекс. Мы просто обязаны находиться в компании друг друга, так будет и впредь. Ни вы, ни я не испытываем по этому поводу никакой радости. Мы не нравимся друг другу. Но это еще не причина лезть в душу, вам так не кажется? Давайте же будем вести себя как цивилизованные люди и придерживаться нейтральных тем разговора.

— Ага, давайте, — передразнила его Мадлен. — Замечательная идея, а главное, такая свежая! Между прочим, я постоянно из кожи вон лезу, стараясь найти тему для беседы, однако вынуждена нести бремя разговора практически в одиночку. Моих тем вы не поддерживаете и своих тоже не предлагаете.

Парнелл снова остановился и опять посмотрел на нее сверху вниз, на лице — непроницаемая маска.

— Возьмите меня под руку, — неожиданно предложил он. — Сколько нам еще вести беседу? Около мили, да? Я поведаю вам о своих школьных годах, согласны? А если у меня кончатся забавные истории на эту тему, что ж, перейдем к двум годам обучения в университете. Вы можете вставлять в нужном месте «Неужели?» или «В самом деле?» или «Как здорово!», если захотите, конечно. Больше от вас ничего не требуется, можете полностью расслабиться. На этот раз я буду развлекать вас.

Мадлен просверлила его взглядом, мстительно просунула свою руку под его локоть, и они тронулись в путь. Джеймс Парнелл начал свой монолог.

Тропа казалась очень опасной. Поверхность скалы, которой касалось плечо Александры, была теплой, тропинка под ногами — твердой. Но отвесный обрыв в конце тропинки, довольно крутой спуск, ветер в лицо, пытающийся сорвать шляпку и путающийся в юбке, сверкающая в лучах солнца далеко внизу поверхность воды, крики чаек, которые кружили вокруг них и время от времени падали стрелой в воду, — все это завораживало и волновало кровь.