— В июне.

— Наш лагерь был на западном берегу, возле Крестовки. Только не говорите, что вы были как раз в этом поселке — и мы разминулись!

— Мы с отцом находились в нескольких милях от вас — в Листвянке.

Молодые люди улыбнулись друг другу как старые друзья, которые встретились после долгой разлуки.

— Немного шампанского? — спросил Адам, беря два высоких бокала с подноса степенно плывущего мимо лакея. — Давайте присядем… И что же вам в Листвянке пришлось по сердцу? Церковь? Или графиня Армешева? Или тамошние низкорослые лошадки?

Говоря о церкви, они сошлись на том, что это истинная жемчужина российской провинциальной архитектуры. Что до графини Армешевой, то увлеченная искусством миловидная россиянка пришлась больше по вкусу молоденькому и уязвимому для женских чар путешественнику, чем семнадцатилетней путешественнице, главной страстью которой на тот момент были лошади. Адаму вспомнился тонкий стан графини, а Флоре — необычная стать азиатских скакунов. Поскольку было бы неловко вдаваться в подробное обсуждение первого предмета, то у них завязалось долгое обсуждение второго. Из дальней-шего разговора выяснилось, что им обоим случалось бывать в Стамбуле и в Санкт-Петербурге, в Палестине и на севере Сахары, а также в только что открывшейся для иностранцев Японии.

— Как досадно, что наша встреча состоялась лишь сейчас, — сказал Адам с многозначительной и рассеянной улыбкой завзятого покорителя женских сердец. — Приятная беседа — слишком большая редкость.

«Большинство женщин ищут в вас отнюдь не хорошего собеседника», — подумалось Флоре, которая не прекращала исподтишка упиваться властной таинственной красотой Адама Серра. Даже сейчас, когда он сидел в раскованной позе, небрежно скрестив ноги, от молодого человека исходила мощная чувственная сила. К тому же из пересудов вокруг его имени, которые не стихали на протяжении всего вечера Флора успела понять, что и он в женщинах ищет отнюдь не хороших собеседниц… и верные своим мужьям жены у него не в чести.

— Да, — сказала Флора, — приятная беседа такая редкость, как, скажем, постоянство в браке.

Брови Адама слегка взлетели.

— До сих пор никто так открыто и дерзко не намекал на мой брак! Вы имеете в виду мои приключения или поведение Изольды? — Этот вопрос он заключил озорной улыбкой великовоз-растного шалопая.

— Папа говорит, что вы француз.

— По-вашему, этим все сказано? На самом деле, в отличие от супруги, я француз только наполовину; потому ко мне следует быть лишь вполовину снисходительнее. А Изольду, судя по всему, потянуло из нашей американской глуши в Париж и в Ниццу, где находятся владения ее папаши, барона Лакретелля.

— Насколько я понимаю, случившееся не вогнало вac в черную меланхолию. Ведь так?

Он рассмеялся.

— Вам бы раз увидеть Изольду — и вы бы не стали задавать подобный вопрос!

— Зачем же было жениться?

Адам поднес свой бокал почти к губам и чуть исподлобья, поверх его кромки, пару секунд смотрел прямо в глаза Флоре.

— Неужели вы так наивны? — мягко произнес он и резким движением осушил бокал.

— Я прошу прощения за свой вопрос. Это действительно не мое дело.

— Да, согласен.

Расположение улетучилось из голоса и взгляда Адама: одно воспоминание о причине, по которой он связал себя узами браками с Изольдой, вызвало приступ удушающей ярости.

— Более неловко, чем сейчас, я не чувствовала себя в продолжение многих лет, — почти шепотом произнесла вконец смешавшаяся Флора.

Он еще несколько мгновений прожигал ее бешеным взглядом, затем взял себя в руки, притушил ярость, потупил глаза и вернул на губы прежнюю дружелюбную улыбку.

— Вы не слишком виноваты, моя милая. Откуда вам знать, что я так болезненно отношусь к теме своего брака! Поделитесь лучше своими впечатлениями от храма святой Софии в Стамбуле.

Молодой человек изящно сгладил ее светский промах, и, ободренная, девушка приступила к рассказу:

— Было раннее утро. Солнце только-только поднялось над линией горизонта…

Адам внезапно интимно наклонился к ней.

— Пойдемте потанцуем. Это мой любимый вальс. — Он взял ее руки в свои и с живостью добавил: — Я так долго ждал возможности вас обня… — тут он осекся, будто испугавшись дерзости чуть было не вырвавшегося слова и спешно заменяя его другим, — то есть я так долго ждал возможности сделать с вами тур вальса… — Расплываясь в коварно-озорной улыбке, граф встал и протянул ей руку. — Как видите, со мной тоже случаются досадные оплошности. Но сегодня вечером, благо свежо воспоминание о скандале в моей жизни, я намерен быть паинькой и тщательно следить за своей речью.

— Ах, поверьте мне, я скандалами не интересуюсь и скандалов не боюсь.

Он все еще удерживал руку Флоры, и они стояли почти неприлично близко друг от друга. На восхитительного рисунка губах Адама, в считанных дюймах от ее лица, играла задорно-двусмысленная улыбка.

— Вы серьезно? — спросил он, нарочно задерживая девушку на такой дистанции от себя, что позволительна лишь во время вальса, который старшее поколение не без оснований считает в высшей степени непристойным изобретением.