— Если ты будешь продолжать только есть и спать, то растолстеешь, как боров.

— Нет. Я уже много лет пытаюсь нарастить себе немного дополнительного мяса. Это бы мне очень пригодилось на турнирах. — Но мысли его были уже слишком далеко от шуток. — Элинор, ты не знаешь, чем обеспокоен Бьорн? Я имею в виду, это связано с его обязанностями или у него какие-то личные проблемы?

— Я уверена, что это связано с беззаконием, которое творится на дорогах. С личным делом он бы обратился ко мне. Разбойники ускользают от него все с большей легкостью, и он не знает, почему и как их призвать к покорности. Он не умеет наблюдать, как они действуют, и предвидеть, что они предпримут в следующий раз. Он всю жизнь лишь подчинялся приказам — моего деда, сэра Андре, а потом — Саймона. Они приказывали — он исполнял. И теперь он не знает, что делать, а я не могу ему объяснить.

— Именно этого я и боялся. Я видел сгоревшую деревню. Я проедусь с ним сегодня же и посмотрю, что можно сделать… Дьявол! — вдруг воскликнул он. — Тебе придется снять с меня эту повязку, я не натяну на нее кольчугу!

— Не сниму и тебе не позволю! Раны только-только начали подживать. Я не буду уничтожать плоды моих трудов. Ты можешь надеть доспехи Саймона.

Наступило напряженное молчание. Это было совсем другое, нежели просто предложить одежду Саймона. Одолжить одежду любому знатному посетителю замка было обычным делом, но не драгоценную кольчугу.

Затем Элинор мягко продолжила:

— И не вздумай надевать щит, чтобы снова натереть спину. Пусть его возьмет один из оруженосцев. Иэн покачал головой и вдруг улыбнулся.

— Разреши мне взять с собой Адама. Он достаточно крепок, чтобы тащить щит, мне кажется. Я скажу Бьорну взять десяток людей дополнительно, которые будут охранять его. Впрочем, сомневаюсь, что мы встретим какое-либо сопротивление.

Элинор с улыбкой ответила:

— Это очень мило с твоей стороны. Он будет на седьмом небе от счастья. Но ты уверен, Иэн, что он не доставит тебе лишних хлопот?

Он лишь громко рассмеялся.

— Ну, разумеется, с ним будут хлопоты. Если бы дело обстояло иначе; следовало бы немедленно пригласить врача, чтобы он обследовал его. — Потом серьезным тоном добавил: — Не волнуйся. Я не дам его в обиду, но, в общем-то, ему пора выезжать и учиться, как должны исполняться боевые приказы.

В его рассуждениях был слышен легкий оттенок просьбы. Иэн знал, что Элинор очень разумная женщина, не такая, чтобы стремиться держать сына до старости под своим крылышком. Однако ее положение было не совсем нормальным. Когда перед ее глазами день и ночь находился умирающий по кусочкам муж, она могла начать испытывать ужас перед мыслью о любой опасности, неважно насколько отдаленной, грозившей ее единственному сыну.

— Тебе не нужно объяснять мне. Давно уже пора. Бьорн не взял бы его. Я говорила с ним об этом, но это его так расстраивало, что я не могла настаивать, ибо и так возложила на него слишком много ответственности.

— Мне нужно было приехать раньше, — виновато произнес Иэн, — но…

Он оборвал себя. Он не должен говорить ей, почему задержался.

— Я понимаю, — успокоила его Элинор. Иэн не стал оспаривать ее заблуждение. Она полагала, что это король задержал его по злобе или капризу. Хотя на этот раз Джон был ни при чем, Иэн особо не стеснялся возлагать вину на него. Король был виновен достаточно часто, и одним грешком больше или меньше, уже не имело значения.

— О Боже! — воскликнула Элинор, когда полоса солнечного света достигла порога спальни Иэна. — Как мы заболтались! Мы уже пропустили первую мессу. Мне нужно бежать одеваться. Я пришлю к тебе оруженосцев.

— Подожди, Элинор. Ты говорила Адаму и Джоанне? Как… ты хочешь, чтобы я обращался к ним? И они ко мне? Она не вернулась и даже не повернула головы.

— Я ничего им не говорила.

— Ты хочешь, чтобы я им сказал? Что, ты думаешь, мне следует сказать им?! Они расстроятся? Рассердятся?

Элинор медленно развернулась, прижимаясь спиной к дверной раме, чтобы Иэн не видел, как она вцепилась в нее руками.

— На каждый твой вопрос я могу ответить только одно: я не знаю.

— Ради всех святых, Элинор, ты должна верить, что я не имею желания отнять у детей Саймона их отца.

— Тут ты ничем не можешь помочь, — прошептала она. — Очень скоро Адам вообще забудет его — он останется просто именем в твоих или моих устах. Ему шел только шестой год, когда Саймон заболел. Он сам захочет забыть отца, который не мог подняться по лестнице или взять в руки меч.

— Тебе не стоит беспокоиться об этом. Я увековечу его память.

Бесполезно было объяснять Иэну, что память об отце будет иметь имя Саймона, но облик Иэна. Элинор знала, что это было бы лучше всего. Так Адам не будет страдать от вины, что изменил отцу. Для него Саймон и Иэн станут одним отцом. С Джоанной, правда, дело обстояло сложнее. Элинор согласно кивнула на предложение Иэна и выразила свою последнюю мысль вслух:

— Не огорчайся, если Джоанна поначалу немного рассердится.

— Как это ты предлагаешь мне не огорчаться? — взволнованно произнес Иэн. — Как я смогу не огорчаться, если Джоанна, которая всегда любила меня, после этого возненавидит?!