– Я требую ответа, – проворчал дознаватель.

Иван Васильевич решил, что большого вреда не будет, если он скажет правду.

– Ну да, – проговорил он, – я ее знаю. И что?

Познакомились совсем недавно. А что она натворила?

– Вопросы здесь задаю я, – повторил Четвертый.

– Вот ведь заладил, – проворчал Митрохин, – раз ты такой страшный, то я больше ни слова не скажу. Понял?

– При каких обстоятельствах вы познакомились? Было ли это знакомство продиктовано какой-либо общей целью или явилось случайным стечением обстоятельств?

– Пошел ты! Сказал – ничего не скажу, значит, не скажу. Думал, я шучу? Так?

Лысый обернулся к краснорожему и что-то сказал чуть слышно. Тот поглядел на Митрохина свирепо и медленно кивнул.

– Эй, – забеспокоился Иван Васильевич, – об чем речь-то?! Ладно, ладно. Я пошутил. Расскажу все, что знаю.

– Не надо, – приказал дознаватель громиле и повернулся к Митрохину, – я слушаю, человек.

– В общем, я сам к ней пришел, – заговорил Иван Васильевич, – когда ваши братки прессинговать меня начали и мне невмоготу стало. Ну и пошел к ней за помощью. Она вызвала ваших, и они… – Тут до Митрохина кое-что стало доходить.

А вдруг колдунья не имела права так поступать.

Это же получается, что она своих на своих же натравила? Но ей-то откуда было знать. Она колдунья, одернул себя Иван Васильевич. Должна знать, что вытворяет. Чай, не первый день в этих сферах вращается. – Я только от ваших хотел избавиться, – заговорил он, глядя на дознавателя, – а что да как – этого я не знаю. Совсем не знаю.

– Суд разберется, – ответил Четвертый, разом утратив интерес к человеку.

– Зачем суд? – заюлил Митрохин. – Может, мы без суда как-нибудь разберемся. А? Ну что мы, в самом деле, ведь два разумных… э-э… существа.

Всегда сможем понять друг друга. А, ну, может, как-то все же договоримся. Ты мне – я тебе. Закон жизни, а?

Дознаватель смерил банкира презрительным взглядом и сказал голосом, в котором трудно было уловить хоть какие-то интонации:

– Здесь не первичная реальность. Никакие твои материальные ценности меня не могут заинтересовать, человек. – И обратился к краснорожему монстру:

– Монтгомери, поджарь ему пятки.

Я хочу, чтобы он понял, где оказался.

– Эй, – закричал Митрохин, – не надо!

Здоровяк подхватил его, закинул на плечо и потащил прочь. Дверца открылась перед ним сама по себе. Иван Васильевич успел заметить, что дознаватель поднялся, задумчиво побрел к стене и прошел через нее без видимых усилий.

Краснорожий двинулся вниз по винтовой лестнице, поминутно стукая пленника обо все уступы.

Митрохину пришлось сосредоточиться на том, чтобы не размозжить лоб о каменную кладку. Он крутил головой, чувствуя, как наливается свинцом шея.

Они проследовали заваленным хламом коридором в грязную вонючую комнату, всю поросшую мхом. На сырых стенах ползали мокрицы. Посредине комнаты стоял ржавый металлический стол с зажимами для рук и ног. Джинн действовал деловито. Бухнул банкира на стол, щелкнув замками.

Улыбнулся, глядя на искаженное от ужаса лицо Ивана Васильевича.

– Слышь, ты! – выкрикнул банкир. – Морда!

Ты за это ответишь. Ой-йо-о-о!

Митрохин приподнял голову, наблюдая за чудовищными приготовлениями. Краснорожий развел огонь в настенной нише и принялся раздувать его мехами, положил на угли кусок ржавой железки.

Крякнул с удовольствием и повернулся к банкиру.

– Не надо, – попросил Иван Васильевич, – или я за себя не ручаюсь!

Джинн сдернул с его ног туфли по триста долларов за штуку, между прочим, и швырнул в топку.

Немного поработал мехами, чтобы обувь пленника поскорее занялась голубоватым пламенем. Некоторое время они оба с интересом наблюдали, как горят туфли. Ифрит, присев рядом с нишей на корточки, а Митрохин, оторвав затылок от ржавого стола.

– Не-е-е-ет! – вскричал он.

– О да-а-а, – ответил джинн. Подошел к Ивану Васильевичу и аккуратно снял с его ног носки.

Они последовали за обувью.

Кусок раскаленной железки лег в ладонь краснорожего. Он повернулся к банкиру. Тот отчаянно забился в креплениях, стараясь освободиться.

– Не надо! Пожалуйста, не надо…

Джинн в ответ растянул морду в омерзительную усмешку, хохотнул и собирался уже прижечь Митрохину пятки, когда из стены появился дознаватель. Вошел легко, словно через дверь.

– Не надо! – проговорил он, дождался, пока здоровяк опустит железку, и пояснил:

– Совет не одобрил пытку. До суда этого приказано не трогать… Очень жаль. – Дознаватель посмотрел на Митрохина так, что тот немедленно понял – если бы он оказался в руках Четвертого, то умер бы в страшных муках.