— О нет…

— Да. И он просил тебе кое-что передать. Что он чувствует себя глупо, так как оказалось, что не столь уж трудно отыскать дедушку в газетных архивах. Что неожиданно для себя самого он нашел удовольствие в поисках собственных корней. Что старик иногда…

— Aral Если еще раз позвонит, то скажи, что я просто места себе не могу найти от счастья… Черт! — Самолет спикировал, и мне несколько секунд пришлось сражаться с выливающимся через пищевод кофе. — Извини, нашему пилоту не терпится… А чтоб его!.. — Нас тряхнуло так, что я ударился лбом о торчащие над головой предохранительные выступы. — Слушай, похоже, что это наш последний разговор, так что не будем тратить время на этого маньяка. Лучше скажи, что натворил Фил?

— Ничего.

— Не верю. Может, просто не знаешь?

— Нет. Я встречалась с миссис Фишер и разговаривала с ней.

— Фишер?

— Ну, Шпротой…

— А!

— У нее нет претензий к нашему сыночку. Доволен? Я переждал еще один приступ нарушения двигательных функций у командира экипажа.

— Что ты молчишь? Слов нет?

— Нет, я просто раздаю пассажирам петицию, в которой предлагаю, чтобы управление взял на себя автопилот. — Рядом со мной прошла стюардесса, видимо, она услышала мои последние слова и одарила меня через плечо холодной улыбкой. Я мысленно соединил выражения «последние слова» и «холодная улыбка», повеяло кладбищенским холодом. И тут же нас подбросило вверх, меня вдавило в кресло так, что у меня на мгновение отвалилась челюсть. Я сглотнул слюну, но сказать уже ничего не успел. В наушнике раздался громкий щелчок, и я услышал вежливый голос стюардессы:

— Пожалуйста, заканчивайте разговор.

— Пима? Слышала, они не хотят, чтобы кому-то в руки попала запись, сделанная во время последней авиакатастрофы. Пока, и поцелуй малыша.

— Залезай в черный ящик, они всегда уцелевают…

Щелк. Микрофон подпрыгнул вверх и исчез за защитными рожками, благодаря которым все мы походили на хмурых пчел. Я повернул голову и посмотрел на Будду. Он посмотрел на меня и натянуто улыбнулся.

— Стюардесса, похоже, подслушивала, во всяком случае, внимательно к тебе приглядывалась. Боюсь, больше тебе билетов этой авиакомпании не продадут.

— Ну и прекрасно, иначе я мог бы забыть, что тут сегодня со мной вытворяли, и попытаться еще раз с ними полететь.

Последнюю фразу я произнес достаточно громко для того, чтобы все в салоне могли меня услышать. Я получил в ответ несколько одобрительных реплик, и сразу ясе после этого нас тряхнуло, колеса коснулись земли, еще через минуту кресла выпустили нас из своих механических объятий, а динамики передали стандартный прощальный текст, которого никто не слушает даже в обычных условиях, а тем более после такой встряски, какую нам устроили. Я встал в одну из трех очередей к выходу; как раз в ней стояли самые недовольные, у каждого из выходящих было что сказать стюардессе; какой-то старичок впереди меня потребовал «скорой» для себя и расследования по делу о допуске к управлению самолетом слушателя первого года школы пилотов. Проходя мимо стюардессы, я прочитал в ее глазах: «Доволен, сволочь?» Я внимательнее посмотрел на нее. Нет, это не было слово «сволочь».

— Я посмотрел в туалете номер самолета, — сказал я, толкнув ее в плечо. — Эта серия была снята с эксплуатации четыре года назад.

Ей пришлось бы наложить на лицо намного больше румян, чтобы скрыть синюшный оттенок, изогнутые в улыбке губы затвердели так, что она могла бы раздавить ими стальную трубу.

— И еще вы подслушиваете телефонные разговоры, — бросил я напоследок через плечо.

Кто-то позади меня начал требовать объяснений. Будда помахал мне рукой, я показал ему направление и повел к выходу. В начинающихся сумерках мы нашли на стоянке взятый напрокат автомобиль, я вставил в щель считывателя полученную в Спокейне квитанцию и показал Будде на место водителя, а сам упал на сиденье рядом и занялся компом. Будда сосредоточенно готовился к поездке, настраивая высоту руля, положение кресла, яркость индикаторов, так что я успел найти на плане несколько ближайших отелей и даже заказать в одном из них номера, прежде чем он был готов покинуть стоянку.

— Езжай туда. — Я постучал пальцем по экрану компа. — Поедим и пойдем спать. По крайней мере, я намерен это сделать. А завтра займемся поисками. — Будда кивнул, включил двигатель, выехал со стоянки и, поглядывая на экран с указывающим направление курсором, поехал в сторону отеля. — Будда, послушай… — Я закурил «голден гейт» и выпустил облако дыма. — Завтра мы начинаем заниматься действительно серьезным делом. Следи за тем, что говоришь, мне бы не хотелось, чтобы ты опять что-нибудь ляпнул, как в комиссариате у Крабина, понял? — Он кивнул. — И еще одно — мне понравилось, как ты вел себя тогда возле сортира. В самом деле.

— Угу.

— Но я хотел бы, чтобы на будущее, — предупредил я, — ты более тщательно выбирал воспитательные методы. Не старайся убить каждого, кто размахивает у тебя перед носом кулаками. Достаточно будет, если ты вывихнешь ему палец.

— Ладно. — Он на мгновение отвел взгляд от дороги и весело посмотрел на меня. — Только продиктуй мне свой кодекс, что, кому и за что можно вывихнуть, и уже завтра у местных травматологов будет полно работы.

Мы подъехали к отелю. На табличке было лишь две звездочки, но заслуженных — швейцар выбежал к нам столь проворно, словно хотел остановить автомобиль своим телом, портье едва не пришел в восторг, услышав наши фамилии, лифт ехал наверх мягко и бесшумно.

— Либо мертвый сезон, либо в отеле эпидемия чумы, либо позвонили из аэропорта и предупредили о тебе, других вариантов не вижу, — ошеломленно сказал Будда. Впрочем, я был ошеломлен не меньше.

— Может, мы за границей, — прошептал я. И громко спросил сопровождавшего нас коридорного: — Что тут происходит?

Он вставил ключ в щель и отступил, пропуская меня в номер.

— Мы заботимся о наших уважаемых клиентах, — со смертельной серьезностью сказал он. — Особенно если учесть, что три дня назад нас купили и будет сокращение.