Почтенного старца привязали к кресту и безжалостно выпороли; потом Весполи долго целовал, облизывал, затем содомировал его древний, его сморщенный зад, а за несколько мгновений до эякуляции вытащил свой член и обратился к нам:

— Так вы желаете, чтобы я кончил? Но вы не знаете, что я никогда не дохожу до кризиса, пока не лишу жизни двух или трех этих несчастных.

— Тем лучше, — обрадовалась я, — но надеюсь, что при этом вы не обойдете вниманием ни Господа, ни Марию.

— У нас здесь, кстати, есть и Христос и прочие небожители; словом, все обитатели рая сидят в этом аду.

Тем временем к кресту привязали юношу с безумным взором, который называл себя Сыном Божьим, и комендант собственноручно подверг его экзекуции.

— Не стесняйтесь, добрые римляне, — кричала жертва, — я же сказал, что пришел на землю только для того, чтобы вкусить страдания, поэтому не надо жалеть меня. Я знаю, что погибну на этом кресте, но спасу человечество.

Под эти крики Весполи, взяв в каждую руку по стилету, заколол двух главных действующих лиц святой троицы и сбросил мощный заряд в потроха третьего.

Это зрелище привело Клервиль на грань безумия, она подбежала к Весполи и, встав перед ним в вызывающей позе, выкрикнула:

— Возьми меня, злодей! Приласкай это влагалище, принадлежащее такой же злодейке, как ты сам; измени хоть раз своей вере.

— Не могу, — отвечал итальянец.

— Я прошу тебя, я требую!

Мы принялись возбуждать упрямца, положив его на спину; скоро его фаллос взметнулся вверх, и мы ввели его в куночку Клервиль. Потом стали подзадоривать Весполи, прижимаясь ягодицами к его лицу, но он крутил головой и требовал сумасшедших: только когда один из них испражнился на его лицо, распутник сбросил последнюю струю во влагалище Клервиль. После чего мы покинули эту обитель несчастий и мерзких утех, в которой, даже не заметив этого, провели тринадцать часов.

Еще несколько дней мы оставались в заведении Весполи, потом, пожелав управителю всяческих благ, продолжили путь к знаменитым храмам Пестума.

Прежде чем отправиться осматривать эти древние памятники, мы нашли жилище в маленькой прелестной вилле, к обитателям которой имели письмо от Фердинанда. Это идиллическое поместье принадлежало сорокалетней вдове, жившей вместе с тремя дочерьми возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет. Здесь царила такая атмосфера, словно на земле не существовало ни порока, ни злодейства, и если бы добродетель была изгнана из нашего мира, она непременно выбрала бы убежищем эту мирную обитель и навечно обессмертила бы благонравную и благородную ее хозяйку по имени Розальба. Она была исключительно доброй и щедрой женщиной, а красота ее дочерей была выше всяких похвал.

— Я, кажется, говорила тебе, — шепнула я на ухо Клервиль, — что скоро мы найдем такое место, где самая чистая добродетель непременно спровоцирует нас на преступление. Взгляни на эти восхитительные создания — ведь это цветы, которые предлагает нам Природа для того, чтобы мы сорвали их. Ах, Клервиль, я уверена, что благодаря нам в этом райском уголке воцарятся горе и уныние.

— Моя куночка трепещет, когда я слушаю тебя, — ответила Клервиль. Потом поцеловала меня и добавила: — Но их страдания должны быть ужасны… Однако давай сначала пообедаем, сходим полюбоваться на развалины, а уж потом займемся жестокостями.

Мы путешествовали со своим поваром, поэтому нам в любое время был гарантирован вкусный обед. После обильной трапезы, за которой прислуживали дочери хозяйки, нам указали дорогу к храмам. Эти три великолепных сооружения настолько хорошо сохранились, что им ни за что не дашь три или четыре сотни лет. Мы их внимательно осмотрели и, пожалев о том, что по всему миру тратятся огромные средства и усилия на божеств, существующих лишь в воображении глупцов, возвратились в поместье, где нас ожидали дела не менее интересные.

Клервиль объяснила хозяйке, что мы боимся спать одни в таком уединенном месте, и попросила позволения разделить ложе с ее, дочерьми.

— Ну, конечно, сударыня, — засуетилась добрая женщина, — мои девочки будут только польщены такой честью.

Каждая из нас выбрала себе наперсницу по вкусу, и мы разошлись по своим комнатам.

Мне досталась пятнадцатилетняя, самая младшая — очаровательнейшее и грациознейшее создание. Едва мы накрылись одной простыней, я начала нежно ласкать ее, бедняжка ответила мне нежностью, и ее безыскусность и наивность обезоружили бы кого угодно, только не меня. Я подступила к ней с расспросами, но, увы, невинная девочка не поняла ни слова: несмотря на жаркий климат Природа еще не вразумила ее, и бесхитростные ответы этого ангела диктовались только самой потрясающей простотой. Когда же мои шаловливые пальчики коснулись лепестков розы, она вздрогнула всем телом; я поцеловала ее, она вернула мне поцелуй, но такой простодушный, какой можно встретить лишь в обители скромности и целомудрия.

Когда утром мои спутницы пришли ко мне узнать, как я провела ночь, уже не оставалось сладострастных утех, которые я не испробовала в объятиях этого прелестного существа.

— Ну что могу вам сказать? Наверное, мои удовольствия ничем не отличались от ваших, — улыбнулась я подругам.

— Клянусь своим влагалищем, — проговорила Клервиль, — по-моему никогда я так много не кончала. А теперь, Жюльетта, прошу тебя отослать этого ребенка — нам надо кое-что обсудить.

— Ах, стерва, — не удержалась я, заметив металлический блеск в ее глазах, — вот теперь я вижу всю твою душу, в которой кипит злодейство.