Однажды, и только однажды, позволил он своим чувствам чуть показаться на поверхности. Некоторое время он сидел молча, глядя на нее. Она терпеливо ждала, притворяясь, будто смотрит в огонь. Он задумчиво протянул:

— Алиса, милая! Что бы случилось, если бы не война? Что было бы с нами? Если бы не было никакого «Филобийского Завета»? Ты никогда не думала об этом?

— Не знаю. — Она следила за изменчивыми узорами угольев — занятие ничуть не хуже пустопорожнего гадания о том, что могло бы случиться.

— Знаешь, я был очень влюблен в тебя тогда, — тихо проговорил он. — Я и сейчас люблю тебя, но теперь… ну, теперь все по-другому. Давай не будем усложнять все, говоря об этом. Скажи, ты хоть серьезно ко мне относилась?

— Я всегда относилась к тебе совершенно серьезно, Эдвард, милый. Очень серьезно. Я очень боялась сделать тебе больно. Я была уверена, что ты скоро найдешь себе другую девушку, а может, кучу девушек. Ведь ты и не знал никого, кроме меня.

— Мне хватало одной тебя. Не думаю, чтобы я нашел другую. Не думаю, чтобы я сдался, даже когда узнал про Д'Арси.

Она встретила его вопросительный взгляд.

— Я тоже была влюблена. Влюблена как дурочка.

— А если бы война не началась?

— Наверное, продолжала бы оставаться дурой. Его жена все еще жива.

— Почему дурой? Ты что, до сих пор так считаешь?

— Да. — Она почувствовала угрызения совести по отношению к памяти человека, с которым была так счастлива, но она была в долгу и перед Эдвардом. Он не побоялся бы рискнуть своей карьерой и ее деньгами.

— Странная любовь, тебе не кажется?

— Да. Наверное, рано или поздно я опомнилась бы. И я ведь еще не забеременела — представить себе не могу, что бы я делала тогда! Я должна еще быть благодарна тому, что разразилась война.

Он поморщился:

— Не смей даже думать так! А Терри?

— Реакция, всего лишь реакция. — Терри был даже младше Эдварда, и по чистой случайности у него были такие же черные волосы и синие глаза. — Он был прекрасный человек, но все могло выйти еще хуже. Мы оба с ума сошли от любви, оба, но нас ничего не объединяло. Это бы не продлилось долго. Мы бы жили очень несчастливо.

— Спасибо, — прошептал он.

— За что? — Искренность за искренность… — А что Исиан? Ты любил ее?

Он покачал головой и горько улыбнулся — убежденный, что она ему не поверит.

— Нет. Я же говорил тебе. Любовь между пришельцем и туземкой немыслима. Вне зависимости от того, какой мир ты выберешь, один должен стареть, а другой — нет. Я мог бы полюбить ее. Но я не мог позволить себе этого.

— Тогда как насчет мисс Элиэль, которая день и ночь преследует тебя со своими огромными дурацкими глазами?

Он выгнул бровь, и уголок его рта пополз вверх.

— Алиса, милая, ты, часом, немного не… гм?..

— Я? Разумеется, нет! Если уж на то пошло, она очень даже ничего — со своим классическим профилем, сверхволнительным телосложением и жизнью — сплошным сюжетом для драматического романа. Мне только хотелось бы, чтобы она держалась чуть подальше от меня, только и всего.

— Ее собственный отец околдовал ее, — сказал Эдвард. — Нет, ты можешь себе представить: собственную дочь? Я снял заклятие…

— Другим поцелуем?

Он расхохотался.

— Не дышите на меня паром, миссис Пирсон! Ну, если ты так уж хочешь знать, да. Но не очаровывал, честно.

— А все остальное она уже сама?

— Ну да! Она была оскорблена и несчастна; она выбрала первого попавшегося мужчину, чтобы закрыть зияющую брешь в душе. А ответ все тот же: любовь между пришельцем и туземкой немыслима.

Алиса хотела уже было извиниться за допрос, когда он еще раз пожал плечами.

— Я только надеюсь, она не наложит на себя руки, когда… когда обнаружит, что я не могу ответить взаимностью.

— Или когда что?

— Давай поговорим о чем-нибудь более веселом. А помнишь…

Много ли найдется мужчин, способных устоять перед такой штучкой, как Элиэль? Жизнь была бы гораздо проще, если бы таких, как Эдвард, было больше.

Подъем на Фигпасс оказался тяжелым, а спуск — и того хуже. Алиса остановилась в тени скалы, чтобы перевести дух. Плотный как отсыревшая фланель туман плыл мимо нее, а бесконечная вереница Свободных так и продолжала тянуться по дороге. Джулиан казался смертельно усталым, но чувство юмора продолжало пока действовать безотказно.