И когда церемония наконец-то началась, он определенно не ожидал услышать шепот. На идеальном греческом, хотя и с сильным акцентом.

— Будь спокоен, муж. Я тебе понравлюсь. Я обещаю.

И он на самом деле успокоился, несмотря на то что обряд был долгим и изматывающим, и от него требовалось следовать по лабиринту тщательно выученных жестов и слов. Фотий тоже читал Геродота. И знал кредо ариев.

Научите их ездить верхом и стрелять из лука.

И научите их ненавидеть любую ложь.

Несколько часов спустя, на пышном празднестве, проводившемся во всех залах дворца — и по всему городу, что тоже немаловажно, — император Хусрау Ануширван остановился рядом с Велисарием.

— Я думаю, все прошло просто прекрасно.

Велисарий кивнул. Для разнообразия эта его улыбка оказалась совсем не хитрой. Она была такой же широкой и открытой, как у самого императора.

— Мне тоже так показалось.

Они все еще стояли в айване. Через огромный проем были видны последние лучи заходящего солнца. Велисарий бросил взгляд на небольшую дверцу, которая вела в личные покои императорской свиты. Фотию и Тахмине предоставили там апартаменты до тех пор, пока римская делегация не отбудет обратно в Константинополь. Не более десяти минут назад новоявленные муж и жена удалились через эту дверь.

Теперь улыбка Велисария стала более привычной — в ней появился хитроватый оттенок.

— Конечно, я не уверен, что Фотий все еще придерживается этого мнения. Казалось, раньше он был повеселее. Но теперь… — римский полководец усмехнулся, — он выглядел, как человек, которого ведут на казнь.

Хусрау улыбнулся.

— Чушь. Я воспитывал эту девочку в той же мере, что и сам Баресманас. Она настолько же умна, насколько красива. Уверяю тебя: твой пасынок скоро перестанет чувствовать себя неловко.

Владыка земель иранских и неиранских сделал паузу.

— Ну… возможно, я выразился не совсем точно… — Велисарий удивленно поднял брови.

— Ему только десять лет, Ваше Высочество.

На лице Хусрау появилось крайне самодовольное выражение.

— Римляне. Какие вы примитивные.

После того как слуги переодели его и забрали парадные одежды, Фотий нервно вошел в спальню и обнаружил, что Тахмина уже ждет его. Она лениво лежала на постели в ночной сорочке. Завидев Фотия, она улыбнулась и похлопала ладошкой по кровати рядом с собой.

— Иди сюда, муж, — позвала она мягко.

— Мне только десять лет, — удалось выдавить Фотию.

— Успокойся, — прошептала жена. Она встала и нежно подвела его к кровати. — Ложись.

Фотий сделал так, как ему приказали. Он не мог представить, что может не повиноваться ей. Тахмина сохраняла самообладание и одновременно вела себя на удивление скромно.

«Как ей это удается, когда на ней только шелковая рубашка?»

Ее руки были сильными и крепкими. Да, она старше его. Но в большей степени Фотия заставили подчиниться ее уверенность и чистая красота — Маврикий был прав, прав, прав.

Показалось, что прошло только мгновение перед тем, как она заставила его вытянуться на кровати, сама легла рядом и стала нежно гладить его маленькое тело. Фотий почувствовал, как медленно уходит напряжение из мышц.

— Мне только десять лет, — повторил он. На этот раз слова прозвучали скорее как извинение.

— Конечно, это так, — прошептала Тахмина. И нежно поцеловала его в лоб. — Расслабься, муж. — Она подняла голову и спокойно улыбнулась, глядя на Фотия сверху вниз, в то время как ее руки продолжали гладить его.

— Ты станешь старше. Довольно скоро, не сомневайся. А когда придет время, ты совсем не будешь волноваться. Ты все будешь знать. Обо мне. О себе. Все получится очень легко.

Фотий подумал, что у нее самый красивый голос, который он когда-либо слышал. Он чувствовал, что тонет в темноте ее глаз.

Оставшаяся часть ночи, пока они не заснули, стала временем чудес. Частично — чудес тела. В конце концов, десять лет — это не слишком рано, а Тахмина была такой же чувственной, как и красивой. Ее ласки казались более прекрасными, чем что-либо, что мог представить себе Фотий.

Но больше всего его поразило другое. Он никогда не мог предположить такого. Ни разу. Что может полюбить свою жену.

Утром удивление превратилось в уверенность. В конце концов, десять лет — не слишком рано для мужчины, чтобы понять: наслаждения духа перевешивают наслаждения тела.

Его жена оказалась гением. По крайней мере, это было твердым убеждением Фотия. Кто еще знает столько способов сорвать планы назойливых учителей?

— И вот еще что, — объясняла она, устраивая его голову у себя на плече. — Когда они станут ворчать по поводу твоей грамматики…