Павильон

Аннотация
Для Алтеи Грэхам, которую полностью подчинила себе властная и больная мать, родной дом стал настоящей тюрьмой. Внезапно ей поступают сразу два предложения покупки семейного поместья. Оказывается, что дом не так прост: в его истории скрывается много секретов, которые могут сделать хозяев богатыми. Но тут от рук убийцы погибает ее мать, миссис Грэхам. Ее находят задушенной в саду в летнем домике...

Анонс Роман буквально напичкан аллюзиями на предыдущие подвиги мисс Силвер, так же как и на темы классического детектива вообще. В нем явно ощущается атмосфера, присущая детективам конца XIX века с его историческими экскурсами, неприкрытой, почти дикой алчностью и ощущением зла. Социальное положение людей, вовлеченных в преступление, гораздо ниже, чем в предыдущих романах, и мы оказываемся в серенькой Англии, где люди тщательно стараются казаться лучше, чем они есть на самом деле, и от этого становящихся еще более пакостными. Многие персонажи производят весьма отталкивающее впечатление, особенно миссис Грэхем. Юмористические сценки, вроде той, где она мечтает в саду («Мысленно она рисовала свой портрет – изящная, хрупкая дама среди цветов»), не вызывают желание улыбнуться, но лишь подчеркивают уродливость и неестественность жизни таких людей. При чтении романа часто возникает ощущение узнавания того, что уже было в предыдущих романах. Можно составить довольно большой список схожих элементов. Мужчина, принуждающий женщину написать компрометирующее письмо («Дело закрыто»), сцена сталкивания жертвы под колеса проезжающего автобуса («Дело Уильяма Смита») Типажи молодых людей – самоуверенный мужчина и гордая, легко жертвующая любовью девушка – напоминают персонажей сразу нескольких романов. Что же касается сюжета, то опытный читатель быстро понимает, что речь идет о чем-то ценном, скрытом в павильоне. Тема сокровищ, спрятанных в доме, старше самого детективного жанра. Видимо, можно говорить о кратком возвращении популярности этой темы в конце 50-х; по крайне мере роман так называемого «ничейного сокровища» «Кошка среди голубей» (см, том 16 наст. Собр. соч.) появился три года спустя. А в сериале с мисс Силвер «Павильон» образует пару с вышедшим три года назад «Сокровищем Беневентов», дополняя картину взглядом из аристократической среды представителями низшего класса. К сожалению, со временем в романах мисс Силвер увеличивается тяга к чрезмерно дотошным размышлениям и оформлению бесконечных выводов, которые являлись более чем очевидными. Цитата из романа – «Рассказ был длинный, с бессмысленными подробностями, вроде перечисления степеней родства действующих лиц» – вполне может быть применима к самому роману. По крайней мере, нам еще ни разу не забыли упомянуть, что именно и для кого вяжет мисс Силвер! Бесконечные сплетни становятся утомительными, и возникает впечатление, что только благодаря болтунам истина и выходит на Свет Божий. Все за всеми следят и все суют нос не в свое дело, так что мисс Силвер остается только систематизировать то, что узнали другие. Фрэнку Эбботту, чьи появления становятся все реже и реже с течением времени, в этом повествовании отведена более значительная роль. Правда, его образ со временем почти не меняется, только все чаще подчеркиваются нетипичные для детектива внешность и манеры. Его претензии на аристократический образ жизни тоже кажутся несколько наигранными, и она явно проигрывает более известным детективам-аристократам вроде лорда Питера Уимзи или суперинтенданта Эллена. Видимо, развивать свой интеллект, имея все время под рукой такого знатока человеческих душ как мисс Силвер, ох как нелегко! Роман вышел в Англии в 1956 году. Перевод выполнен В. Челноковой специально для настоящего издания и публикуется впервые. Глава 1 Алтея Грэхем отодвинула щеколду на входной двери. Мать уже три раза окликала ее. Может, на этот раз все же удастся уйти. Не успела она об этом подумать, как зазвенел настойчивый тонкий голосок: «Тея! Тея!» Она вернулась. На этот раз миссис Грэхем уже осилила тяготы одевания и восседала в своем персональном кресле, положив под ноги подушечку и накрыв колени голубым покрывалом. Это было хрупкое голубоглазое создание с белокурыми волосами и тщательно лелеемым нежным цветом лица. В молодости у нее было много поклонников, хотя, пожалуй, не так много, как ей хотелось бы думать. С годами и их количество и пылкость возрастали – в ее воспоминаниях, но как бы то ни было, ее действительно называли «хорошенькой Винифред Оуэн», и когда она выходила замуж, местная газета написала, что «мисс Оуэн – очаровательнейшая из невест». Ее дорогой Роберт давным-давно умер, оставив ей весьма скромные средства – несоизмеримо меньшие, чем были при его жизни, – заботливую дочь (она всем рассказывала, какая у нее преданная дочь) и нестерпимое чувство несправедливости. Мужа она уже почти не помнила, но помнила о нанесенной им обиде. Денег оказалось гораздо меньше, чем она ожидала! Налог на наследство, рост цен – во всем этом так или иначе почему-то был виновен Роберт. Когда нотариус стал излагать, как обстоят дела, у нее пошла кругом голова. Миссис Грэхем устремила на него свои ясные голубые глаза и пролепетала, что все это очень трудно понять, но ведь не хочет же он сказать, что дом теперь – собственность Алтеи?! Этого не может быть! Алтея – ребенок, ей нет и десяти лет, как Роберт мог так поступить! Кто ему позволил! Но можно же что-то сделать?! Это было ужасное испытание… И оно продолжалось и теперь. Доходы снижались, цены росли. Конечно, у них есть дом, их «Лодж». Теперь дома стоят намного больше, чем раньше, и она даже сумела забыть – почти забыть! – что дом принадлежит не ей. Алтея вошла в комнату. – Что еще, мама? – Дорогая, ты бы закрыла дверь, сквозняк. Так что я хотела?.. Ах да! Ты случайно не будешь проходить мимо парикмахерской Барриджа? Знаешь, я хотела бы испробовать тот новый оттеночный шампунь, «Санглим». Я подумала про него еще утром, но так и не решила, стоит ли. Но отчего не попробовать, правда? А если он мне не подойдет, не будем больше покупать. Было время, когда Алтея сказала бы на это, что крюк к Барриджу означает лишние двадцать минут, а она и так опаздывает – да, опаздывает, потому что сначала миссис Грэхем дала ей не тот образец шелковых ниток для вышивания, которые Алтея должна отыскать, потом вернула ее от самой двери лишь затем, чтобы сообщить, что в последний раз яблоки у Парсонов были не очень хороши, у Харпера гораздо лучше, и – ах да! – надо бы поменять книгу в библиотеке. – И знаешь, дорогая, почему бы и тебе не попробовать этот «Санглим»? Он бывает всех цветов. Ты плохо заботишься о своих волосах. Как я жалела, когда они у тебя потемнели! Что может быть эффектнее белокурых волос! Но зато они так красиво блестели и были волнистыми. Нужно поддерживать то, чем одарила тебя природа. Грех этим пренебрегать. Алтея не отвечала. Только буркнула: «Я заеду к Барриджу», – и вышла из комнаты. На этот раз ей удалось выйти и на улицу. Она шла по Бельвью-роуд, и ее трясло от злости. Такие вспышки случались теперь редко. Она научилась терпеть и не выказывать своих чувств. Но не научилась, и теперь уж не научится преодолевать страдания. «Грех этим пренебрегать». От этих слов в ней вспыхнула злость и заныла старая рана. Она пренебрегла всем. Пренебрегла, потому что ее к этому вынудили. Потому что мать все у нее отобрала – не только молодость, не только блеск когда-то роскошных волнистых волос, отобрала свободу, и жизнь, и Николаса Карея. Ей пришлось пренебречь даже им, потому что мать плакала и умоляла, причем рыдания сопровождались сердечными приступами. «Тея, ты не можешь меня бросить, не можешь! Я молю о такой малости: побудь со мной то время, что мне осталось жить! Ты же знаешь, сэр Томас сказал, что уже недолго, и доктор Барринггон сказал то же самое. Я не прошу, чтобы ты отказалась от встреч с Николасом, я даже согласна на помолвку. Я только прошу побыть со мной то короткое, совсем короткое время до того, как я уйду!» …Это было пять лет назад. Все миновало, все умерло. Мертвые пусть лежат в своих могилах. Им не положено вставать и тревожить людей средь бела дня. Они не должны преследовать тебя, когда ты идешь по Бельвью-роуд, едешь в автобусе. Нужно поскорее от них избавиться – до того, как отправишься в библиотеку менять книгу и начнешь покупать рыбу, выбирать шелковые нитки и просить у продавца шампунь «Санглим». Надо сказать, в автобусе Тею угораздило наткнуться на вторую мисс Пим. Всего их было три, три мисс Пим, но вместе они появлялись только в церкви. Не потому, что друг дружку недолюбливали. Просто одиночные вылазки в магазин или в гости дают массу преимуществ. Ни подруги, ни продавщицы не в состоянии разговаривать сразу с тремя сестрами, а все три мисс Пим были любительницы поговорить. Стоило возникнуть какой-то новости, они тут же подхватывали и несли ее дальше. Не успела Алтея сесть, как мисс Нетти, чуть не вывернув шею, сообщила ей, что Софи Джастис родила двойню. – Помните, лет пять назад она вышла замуж за нашего дальнего родственника и уехала с ним в Вест-Индию? Там у него какой-то бизнес, связанный с сахаром. Жалко, что вас не было на свадьбе. Кажется, у вашей матушки был очередной сердечный приступ? А Софи так хотела, чтобы вы были подружкой невесты! Конечно она понимает, что вы не могли иначе… а платье больше никому бы не подошло. Она очень была огорчена. У них уже было трое, а теперь еще и двойня! Мальчик и девочка. Полная коробочка! Но ее мать мне сказала, что они все равно рады. Они, конечно, нам не пишут, только присылают открытки на Рождество. А мы так привыкли каждый день видеть, как она проходит мимо. А тогда, на свадьбе, как сверкали ее волосы, целая копна рыжих волос, таких ярких, что они просвечивали сквозь вуаль! Господи, неужели прошло пять лет! Для Алтеи эти пять лет тянулись втрое дольше. Тот сердечный приступ, который приковал ее к постели матери на неделю, как раз когда была свадьба Софи, положил конец ее попыткам вырваться. Сколько бы раз Тея ни оглядывалась с горечью назад, она так и не могла придумать какого-то разумного выхода – в тех обстоятельствах. Доктор Баррингтон высказался с предельной откровенностью: миссис Грэхем будет здорова, если ее не волновать. Ей следует вести спокойный, размеренный образ жизни, и тогда она доживет до глубокой старости. Но если будут происходить бурные сцены, он не отвечает за последствия. Никаких разговоров вроде того, что вызвал данный приступ. Разговор был с Николасом Кареем и закончился тем, что он хлопнул дверью. Это была их предпоследняя встреча. Последняя была позже, когда она шла по мокрому саду в летний домик, шла на прощальное свидание, слушая траурный стук дождя по крыше. Она устояла перед его нападками и его мольбами. Она устояла перед собственной безудержной к нему тягой. Она пережила тот ужасный миг, когда он рыдал, уткнувшись ей в плечо, так что платье ее промокло от слез. Это было тяжелее всего, потому что она чувствовала, как нужна ему. И когда в нем снова всколыхнулась злость, это было почти облегчением. Его уязвленная гордость помогла ей выскочить под дождь и навсегда захлопнуть дверь. Неужели все эти воспоминания ожили потому, что Софи родила близнецов? Надо было отнестись к этому удару, с горьким юмором… Мисс Нетти между тем продолжала: – Миссис Крэдок сказала, что позавчера она наткнулась на Николаса Карея! В лифте универмага «Харродз»! Она сказала, что он ужасно спешил, но кто из нас не спешит? Он только что вернулся из-за границы. Он вам, наверное, писал? – Ее птичье личико даже вытянулось от любопытства. – Нет, – сказала Алтея. Мисс Нетти бодренько затараторила: – О, что ж, это бывает, людей носит по свету туда-сюда, писать нет времени! Но ведь вы были друзьями, большими друзьями? Конечно, на ваших руках мать… А кстати, не хотите ли приходящую прислугу? Миссис Вудли уходит от Ашингтонов! Надо же, после стольких лет службы! Но знаете, наша кузина Дорис, так она сказала, – мисс Пим развернулась на сиденье и понизила голос до свистящего шепота: – Старуха просто выжила из ума, миссис Вудли говорит, что если не уйдет, то сама свихнется, вот как! Так что если хотите… Они не могли нанять прислугу на каждый день, и мисс Пим знала это не хуже Алтеи. Мисс Пим не была злой, просто у нее такая манера – делать пробные уколы. Она исповедовала абсолютную искренность. Люди не должны быть гордецами, скрывать свое затруднительное положение. Алтея должна так и сказать, и тогда она ей посочувствует, скажет, что все стало ужасно дорого, а придя домой доложит Мейбел и Лили, что Грэхемы, кажется, находятся в затруднительном положении, и ей страшно их жаль. Ее нисколько не волновало, что их услышит весь автобус. Ей самой нечего скрывать, ее сестрам тоже, так почему бы всем не быть такими же откровенными? Ответить на это было сложно, по крайней мере, у Алтеи ответа не было. Она как можно дальше отодвинулась от нее и сказала: – Спасибо. У нас есть миссис Стоукс. – Но по-моему, она приходит только раз в неделю, к тому же она не слишком старательна, разве ее можно сравнивать с миссис Вудли. Это совсем другое дело, она вам понравится. А у вас что-то такой усталый вид! Надо и о себе позаботиться, иначе что будет с вашей дорогой матушкой? А вот миссис Вудли… – И так продолжалось, пока Алтея не сошла на Хай-стрит. Она целиком сосредоточилась на поручениях матери. Последние пять лет она только на них и сосредоточивалась. Старалась, по крайней мере. Ибо заметила, что если относиться к поручению так, будто оно невероятно важно, то это помогает пережить день. Она начала с шелка – у Гортона все-таки не купила очень похожий оттенок и нашла то, что нужно, в маленькой лавчонке на Кент-стрит. Она купила рыбу, обменяла в библиотеке книгу и сделала длинный крюк к парикмахерской, чтобы купить «Санглим». В какой-то момент привычная рутина мыслей была нарушена, когда она спросила про шампунь: – Он не сушит волосы? – О нет, мадам. Вы берете для себя? – Нет… нет… – Она удивилась звуку своего голоса: он звучал так, будто этого не могло быть – что для себя. Она торопливо продолжила. – Для мамы. У нее светлые волосы с небольшой проседью. Новая продавщица была знатоком в своем деле. Она сказала, что представляет, что именно нужно мадам, и поставила на прилавок флакон. – Очень хороший, – заверила она. – Те, кто попробовал, снова к нам за ним приходят. Почему бы вам самой не попробовать? Я уверена, вам понравится. Он замечательно усиливает блеск волос, делает их мягкими и красивыми. Ее «почему бы?» толкнулось в запретную область. С этим покончено! Она сама с треском захлопнула дверь в прошлое, а это «почему бы» как пятая колонна… Прежде чем Тея успела понять, что делает, она снова услышала свой голос: – О, я не знаю… – Таким тоном приглашают в дом врага. Девушка улыбнулась. Этакая милашка с ямочками на щеках. – Вам понравится, вот увидите. Алтея ушла из парикмахерской с двумя флаконами – для светлых волос и для каштановых. А еще милашка с ямочками всучила ей крем и стала нахваливать губную помаду и румяна, но тут Алтея в ужасе сбежала. В глубине сознания прятались мысли, которые никак нельзя было выпускать. Но она знала, что они там, они клубятся, поднимаются, рвутся наружу. Их растревожили насыщенный ароматами воздух парикмахерской, жужжание фенов, ряды бутылочек, кремов и лосьонов, красный лак для ногтей, весь этот чарующе-легкомысленный набор разных штучек для создания красоты. Сколько лет она не делала прическу в парикмахерской, не пользовалась косметикой! Сколько лет она не заботилась о своей внешности… Если быть точной – пять лет. Она немного прошла и остановилась. Глупо стоять просто так, для этого должна быть какая-то причина. Она повернулась к витрине книжного магазина. С обложек на нее скалились двадцать пять одинаковых красных черепов на зеленом фоне. Будь они и вдвое ярче, Алтея бы их не видела. Если кто-то на нее посмотрит – она разглядывает витрину. Им не надо знать, что она стоит потому, что не в силах повернуться лицом к улице. Цивилизация не уничтожила примитивные чувства, но приучила переживать их в одиночестве. Пики счастья, горя, отчаяния и стыда нельзя выставлять напоказ. Алтею переполнял, сжигал стыд. Когда она отходила от парикмахерской Барриджа и руку оттягивала тяжелая кошелка, ей пришли на ум два соображения. Сознательно она эти два события не связывала, но вдруг увидела их истинное соотношение. Слишком откровенно и безысходно они были связаны. Первое: Нетти Пим сказала, что вернулся Николас Карей, и это означает, что она может столкнуться с ним на любом углу. И второе: она купила крем и оттеночный шампунь. Если бы она задержалась в магазине чуть дольше, то купила бы и помаду, и румяна. Покупая, она не думала о причине, но причина была ясна, и сейчас стыд настиг ее, жег ее огнем. Как будто она оказалась на улице голой. Она с трудом взяла себя в руки. Улица – вот она, и ей придется повернуться к ней лицом. Придется влезть в автобус и ехать на Бельвью-роуд. Она почувствовала, что все двадцать пять красных черепов таращатся на нее из витрины. Стоит их раз увидеть, так уже не забудешь. Они приковывали к себе взгляд, пробирались сквозь прочие мысли, требовали, чтобы на них смотрели, преодолевая отвращение. Они означали убийство, внезапную смерть. Жестокость и насилие были выставлены на обозрение с такой же жестокостью и насилием. А она еще смеет беспокоиться о цвете лица и блеске волос! Внутри что-то всколыхнулось, и все ее переживания вдруг показались чертовски глупыми. Во-первых, скорее всего, она не увидит Николаса. Из предместий люди часто ездят в Лондон, но из Лондона в предместье едут только тогда, когда им там что-то нужно. Николасу незачем ехать в Гроув-Хиллл. Тетка, к которой он иногда приезжал, переехала в Девоншир к сестре. Так что вряд ли Алтее суждено столкнуться с ним на каком-нибудь углу. Да, но если они все-таки столкнутся, почему она должна выглядеть так, как будто эти пять лет иссушили ей душу? Да-да, конечно, это были пять самых долгих, самых одиноких лет в ее жизни, но признаваться в этом стыдно. Она никогда больше не увидит Николаса, но если они случайно встретятся, она обязательно попытается хоть что-то разузнать! Она отвернулась от витрины, и тут же ей с другой стороны улицы замахала Майра Хатчинсон. Разодетая, как на картинке из журнала мод, – коричневые брючки, оранжевый кардиган, а волосы блестят, как новенький пенни. В школе это была худышка с бесцветными ресничками. Теперь ее не узнать. Теперь ресницы у нее темные, они красиво оттеняют серо-зеленые глаза; на щеках румянец, губы накрашены – она превратилась в привлекательную, жизнерадостную женщину. Пять лет как замужем, трое детишек. На два года старше Алтеи, а выглядит на десять лет моложе. Алтея отвернулась и пошла назад к парикмахерской Барриджа. Глава 2 На Хай-стрит она столкнулась с мистером Мартином. Она шла к автобусу мимо его офиса – «Мартин и Стедман, агенты по недвижимости», – а он как раз провожал какого-то, видимо состоятельного, клиента. Клиент двинулся навстречу Алтее, так что мистер Мартин не мог ее не заметить. Мартин прислуживал в той церкви, куда ходила миссис Грэхем, и знал Алтею с детства. Два года назад он помог им с матерью сдать на лето свой дом, и они съездили на юг. Поездка вышла не слишком удачной, и у нее не было желания повторять этот эксперимент. Она поклонилась, сдержанно улыбнулась и хотела пройти мимо, но он сказал: – О, мисс Грэхем, доброе утро! Какая удача, что я вас встретил! Можете уделить мне пару минут? Она сказала: «Отчего же нет…» – и он затащил ее в дом, проведя через офис, затем по узкому коридору, ведущему в его личный кабинет. Дом был старый, два бестолковых лестничных пролета вели сначала вниз, потом в конце коридора вверх, но кабинет оказался вполне приличным. Его окна смотрели в сад, засаженный по старинке цветами. Внутри несуразного мощного квадрата была разбита круглая клумба роз, за ней шли два бордюра из флоксов, петуний, гвоздик и гладиолусов, а между ними пролегла мощеная дорожка. Мистер Мартин считал себя великим садовником. Его собственный сад на вершине холма был прямо-таки образцовым, и ничто не радовало его так, как восхищенные возгласы прохожих. Он расплылся в улыбке. – Вероятно, вы удивлены тем, что я вас сюда зазвал. – Вообще-то, да… Он откинулся в кресле и сложил вместе ладони – жест профессионала, привыкшего вести доверительную беседу. – Я, конечно, мог бы вам позвонить, но это было бы слишком официально… мм… если вы понимаете, что я имею в виду. Она не понимала и потому промолчала. Выждав паузу, он продолжал: – Так вот, у меня есть клиент, который подыскивает дом по соседству, и мне пришло в голову, что вас это может заинтересовать. – Боюсь, что нет, мистер Мартин. Что ж, он открыл карты, она внятно сказала «нет». Он нахмурился, пожевал губами и как ни в чем не бывало продолжал: – Это мистер Блаунт с супругой. Она дама деликатная и, так сказать, с фантазиями, и поселок Гроув-Хилл ее очаровал. Она считает, что он очень хорош для здоровья, и она права. Как раз то, что ей нужно. Сейчас они живут в пансионе мисс Мэдисон, это на середине холма. Уверяет, что лучше Гроув-Хилла места не сыскать. Она говорит, что нигде ей так хорошо не спалось. Так что они настроились покупать. Вот я и подумал… – О нет, мистер Мартин, мы не собираемся продавать дом. – Нет? – удивился Мартин. – А ваша матушка сказала совсем другое. Вчера мы с ней перекинулись парой слов через забор. Я, проходя мимо, остановился полюбоваться вашими бегониями – смею заметить, они великолепны, – и миссис Грэхем определенно дала мне понять… – Что она сказала, мистер Мартин? Он умолк, припоминая. – Вообще-то, ничего конкретного. Только не подумайте, что я воспринял это как нечто окончательно решенное. Она просто посетовала, что ваш дом велик – в том смысле, что у вас слишком много с ним забот, и она сама не прочь бы его продать, если найдется выгодный покупатель. Алтея слегка покраснела, и мистер Мартин пришел в восхищение. Он был человеком добросердечным и к тому же знал ее с десятилетнего возраста. Тогда она была еще румяной как яблочко, не то что теперь… а он любит, чтобы девушки были румяными. Он подозревал, что Алтее Грэхем тоскливо постоянно сидеть при больной матери. Конечно, миссис Грэхем очаровательная женщина, но у девушки должны быть друзья-ровесники. Она ровесница его Дульчи, а Дульчи месяц назад исполнилось двадцать семь лет. Обе его девочки рано вышли замуж. Разумеется, он скучает по ним, но у молодой женщины должен быть свой дом, муж, дети. Он посмотрел на Алтею, у которой ничего этого не было, и сказал: – Мистер Блаунт готов хорошо заплатить. Когда Алтея подошла к дому, миссис Грэхем потихоньку ковырялась в саду. Был теплый солнечный день, прохожие останавливались, чтобы через забор полюбоваться бегониями, и миссис Грэхем было приятно думать, что их восхищение распространяется не только на цветы. Сад – самый выигрышный фон для женщины. Седина у нее почти не заметна, цвет лица и фигура прекрасно сохранились. Мысленно она рисовала свой портрет – изящная, хрупкая дама среди цветов. Она вошла в дом вместе с Алтеей, на ходу рассказывая, кто проходил мимо и что говорил. – А Харрисоны и мистер Снед придут на бридж. Так что испеки пирог и хорошенькие маленькие булочки. Приятно будет посидеть в саду. «Санглим» купила? Интересно, успею я помыть голову и уложить волосы? Сделаем это до ленча, потому что после ленча я буду отдыхать. – Мама, ленч нужно сначала приготовить. Может, ты сама помоешь?.. Наступила пауза, после которой миссис Грэхем с мягкой укоризной сказала: – Иногда ты не очень деликатна, дорогая. Нехорошо все время напоминать мне, что я для тебя обуза. – Мама, ну что ты… – Ничего, дорогая, – миссис Грэхем храбро улыбнулась. – Все замечательно, я не жалуюсь. Просто миссис Харрисон все умеет вывернуть наизнанку, а тут у нее будет хороший повод. Как я хочу испробовать «Санглим»! Но, конечно, для тебя главное – ленч. – Внезапно она широко улыбнулась. – У меня есть идея, дорогая! Мы все успеем, если не будем долго раскачиваться. Все-таки займемся моей головой, это очень важно. Знаешь, в субботу у миссис Джастис вечеринка с коктейлями, и я не хочу откладывать пробу «Санглима» на последний момент. Вдруг он мне не подойдет? Так что сделаем это сейчас. А на ленч можно приготовить омлет и доесть вчерашний пирог! Он у тебя очень хорошо получился, но гостям все равно его не хватит. Так что поторопись, дорогая, поторопись, и увидишь, что у нас все прекрасно получится! Проба «Санглима» прошла успешно. И только во время укладки густых светлых волос Алтея наконец спросила: – Что такое ты сказала мистеру Мартину? Почему он решил, будто мы продаем дом? Миссис Грэхем рассеянно сказала: – Мистеру Мартину… Дорогая, думаю, эта бигуди плохо держится. Придется переделать. Алтея сняла бигуди и закрутила прядку чуть крепче. – Да, мистеру Мартину. Он, проходя мимо, похвалил наши бегонии, и ты, похоже, намекнула ему, что мы желаем продать дом. Миссис Грэхем в ручное зеркало разглядывала бигуди на затылке. – Знаешь, я уже не раз думала… за дома сейчас дают очень хорошую цену. – Нам придется покупать новый дом, и за него тоже спросят хорошую цену. – О, но совсем не обязательно сразу же что-то покупать. Я хотела бы попутешествовать. В круизе встречаешь иногда очаровательных людей. Харрисоны в прошлом году ездили и остались очень довольны. Уезжали на всю зиму и вернулись только весной. Представляешь, как это было бы восхитительно! – Харрисоны могут себе это позволить. А мы нет. – О, но мы получим деньги за дом. – А на что будем жить, когда истратим капитал? – Но дорогая, на что люди живут? Все так делают, Харрисоны годами так делают, она мне говорила. Предположим, мы тратим пятьсот фунтов в год. Я не знаю, но предположим. Не знаю, сколько процентов мы сейчас получаем, но когда заплатишь налоги, остается так мало, как будто мы ничего и не получали, – вот и нужно отправиться в круиз. Понимаю, дорогая, что тебя и так все устраивает. Ты больше меня выходишь из дому, а я… я временами уверена, что стала бы гораздо лучше себя чувствовать, если бы могла немного развеяться, уехать из Гроув-Хилла. Элла Харрисон тоже говорит, что мне нужно встречаться с новыми людьми и вести более светскую жизнь. Она говорит, я еще вполне молодая женщина. Мне было всего семнадцать, когда я тебя родила; так что она даже не верит, что тебе двадцать семь лет. Алтея коротко засмеялась. – Это что же, комплимент мне? Миссис Грэхем самодовольно улыбнулась. – Нет, дорогая, боюсь, что нет. Просто ей не верится, что у меня такая взрослая дочь. Она думала, что твой отец раньше был женат и что ты – моя падчерица. Смешно, конечно, но я могу понять, почему она так решила. Алтея посмотрела в зеркало на их с матерью отражения. Миссис Грэхем даже в бигудях и зажимах выглядела красивой. Легенда о замужестве в шестнадцать лет была, конечно, слишком экстравагантной. Ей был двадцать один год, через год родилась Алтея, и сейчас миссис Грэхем было сорок восемь. Она отлично знала, что Алтее это известно, но упрямо отодвигала год свадьбы на пять лет назад. К сожалению, дальше отодвинуть дату свадьбы было никак нельзя, ведь Алтея выглядела даже старше своих лет. Надо заставить ее заняться собой – подкрутить волосы, подкрасить лицо. Когда-то она была очень мила, ее даже называли красавицей. Правда, миссис Грэхем такой тип красоты был не по вкусу. Мужчины предпочитают блондинок, и их можно понять. Однако у Теи правильные черты лица, и если бы она соизволила немного поработать над собой, могла бы скинуть лет пять-шесть. Конечно, в Гроув-Хилле это бессмысленно, здесь полно ее одноклассниц, но в круизе, среди новых знакомых, миссис Грэхем могла бы ссылаться на «мою юную дочь» и с улыбкой отмечать, что девушки всегда хотят выглядеть очень взрослыми и серьезными, когда они только что закончили школу. Некоторое время она предавалась этим сладостным мечтам, потом вернулась к мистеру Мартину. – Думаю, я приглашу его к нам домой. Он же знает, что у меня нет сил самой ехать в город, в его контору. Алтея уже закончила ее завивать и как раз доставала посуду из сушилки. – Зачем он тебе нужен? – обернувшись, спросила она. – Дорогая, хочу попросить его назначить приличную цену за дом. Внезапно Алтею осенила одна мысль. Она гнала ее прочь, но мысль упрямо возвращалась. Миссис Харрисон наверняка сказала матери, что Николас Карей вернулся из дальних краев, где пропадал целых пять лет! Это ничего не меняет, не может ничего изменить, но ее мать, возможно, думает иначе. Не в этом ли кроется причина ее неожиданного интереса к путешествиям? Она сказала чуть резче, чем собиралась: – Я с ним сегодня виделась и сказала, что мы не собираемся продавать. Миссис Грэхем вспыхнула и, вся задрожав, развернулась на туалетном пуфике. – Ты мне ничего не говорила! – Не хотела зря беспокоить. – Ты не рассказала, потому что знала, что я на это скажу! – Мама… пожалуйста… – Ты знала, что я хочу его продать! Ты знала, что я хочу отсюда уехать, потому что этот дом довел меня до инвалидности! – Мама! – Ты думаешь только о себе! По-твоему, я не знаю, почему ты не хочешь уезжать? Совсем недавно ты бы запрыгала от радости, а теперь тебя отсюда не вытащишь. Еще бы! Ведь вернулся Николас Карей! – Она визгливо засмеялась. – Неужели ты настолько не знаешь мужчин? Да он и не взглянет на тебя! Дорогая, неужели ты на что-то еще рассчитываешь, глупышка? Целых пять лет! – Она снова захихикала. – После тебя у него наверняка была дюжина девушек! Такова мужская натура. Когда ты последний раз смотрелась в зеркало? Элла Харрисон сказала, что он вернулся, и я сразу подумала, что он тебя просто не узнает! – Мама, ты доведешь себя до приступа. Этот довод был ее единственным оружием. Если бы она ей ответила, если бы позволила себе разозлиться на ее выпад, все закончилось бы как обычно: мать испугалась бы той бури, которую сама же подняла, стала бы задыхаться, то хватала бы ее за руку, то отталкивала от себя. Потом в ход пошли бы лекарства, постель, вызов врача. Так бывало много раз, и Алтея хорошо знала роль, отведенную ей в этом спектакле, мать устраивала его так часто, что она играла уже автоматически: понижала голос, избегала всего, что могло показаться матери обидным, в нужный момент подавала ей нюхательную соль и прочее, а когда чувствовала, что больше ее услуги не требуются, тихонечко уходила. На этот раз миссис Грэхем устроила не слишком серьезную сцену, потому что помнила о бридже с Харрисонами и мистером Снедом. Для них она сделала прическу и не хотела, чтобы зря пропал ее «Сантим». Поэтому она, чуть выждав, прижала руку к сердцу, вздохнула, закрыла глаза и почти шепотом произнесла: – Я слишком слаба для подобных разговоров, дорогая, пора бы тебе это знать. Помоги мне хотя бы добраться до кровати. Этим, конечно, дело не кончилось: надо было принести соль, взбить подушки, подать халат – «нет, дорогая, лучше тот, голубой». Потом пришлось принести грелку, расправить одеяло, опустить жалюзи, выслушать, что говорит доктор Баррингтон в подобных случаях, и напоследок многозначительное заявление: «Сейчас все пройдет, надо только немного полежать в полной тишине», – и заблудшей дочери милостиво позволили отправиться на кухню – печь пирог к чаю. Глава 3 Миссис Грэхем быстро оправилась и от души наслаждалась обществом гостей, чаем и бриджем. «Сантим» превзошел все ожидания, и к тому же ей пришлось признать, что Тея талантливая парикмахерша. Мягкие золотистые волны спереди и локоны сзади – просто великолепно! Вот бы она так же позаботилась о своих волосах. В юности у нее были густые каштановые волосы и слегка вились – это так удобно для укладки. Жаль, что она потеряла вкус к красивым платьям, как будто ей уже сто лет. Надо будет немного ее раззадорить, пусть подмолодится, чтобы не было заметно, что ей скоро тридцать. Смешно даже представить, что у нее тридцатилетняя дочь! Игра в бридж шла под непрерывный разговор. Партнерами миссис Грэхем были мистер Харрисон, низенький, подавленного вида мужчина, который явно дозрел до того, чтобы восстать; мистер Снед, сухопарый седой господин; и миссис Харрисон, миловидная дама с живыми манерами. Для нее бридж был лишь поводом собрать за столом трех человек, которые станут ее слушать. Алтея не раз удивлялась, как они это терпят, но все игроки, кажется, были довольны друг другом, ели ее пирог и похваливали. Когда она собралась уносить чайный поднос, миссис Харрисон сказала: – Николас Карей? Да, я же тебе говорила. Тея, не тот ли это твой дружок, который куда-то скрылся на долгие годы, еще до того, как мы переехали в Гроув-Хилл? Должно быть, в какое-то жуткое захолустье! Мне говорили, что он был твоим дружком. Все-таки со стороны мужчин это бессердечно – бросать нас, а потом исчезать совсем. Но я всегда говорю: в море полно рыбы, только лови! Я сказала твоей маме, чтобы она срочно увезла тебя отсюда – скорее в круиз! Алтея толчком открыла дверь и вышла, но когда вернулась за подставкой для пирога, они все еще говорили о Николасе. – Я всегда считала его распущенным, – услышала она реплику матери. Миссис Харрисон засмеялась. – Таковы почти все молодые люди. А те, что сделают исключение, – чересчур нудные. Сама-то я видела его только один раз. Его тетка, Эмми Лестер, – какая-то родня Джеку, кузина. Я всегда говорила своему мужу, что он обязан был на ней жениться, правда, Джек? Мистер Харрисон сказал: «Да». Было видно, что его не мучают горькие сожаления по этому поводу. – Они подходили друг другу на все сто процентов, – весело болтала миссис Харрисон. – Прошу прощения, но я не стала настаивать. С чего бы? И в конце концов, мы с Джеком тоже совсем неплохо ладим. А кузина итак его любит: мы получили дом Эмми. Там у нее на чердаке осталось много вещей Николаса, она просила их не выбрасывать, так что теперь я жду, что он приедет разбираться. Тея, обязательно зайди, чтобы с ним повидаться. Каждый раз, когда миссис Харрисон к ним приходила, Алтея все больше убеждалась в том, что она на редкость вульгарна. Взяв подставку, Тея отправилась мыть посуду, изо всех сил стараясь не подать виду, что торопится покинуть эту компанию. В гостиной Харрисон неверно сдал карты и принялся тасовать их заново. Миссис Грэхем, понизив голос, доверительно сообщила, что Николас вел себя неподобающе, и она уверена, что Алтея больше не захочет с ним видеться. – Знаете, между ними ничего не было, юношеский роман. Но все-таки, Элла, я думаю, что лучше не напоминать ей о нем. Она ведь тогда была совсем еще девочкой. Миссис Харрисон уклончиво сказала, что у нее лично сердце было разбито не меньше шести раз, причем до того, как ей исполнилось пятнадцать. Обсудив это, обе дамы взяли карты и продолжили игру. На следующее утро миссис Грэхем позвонила Мартину. Он сразу узнал ее высокий, мелодичный голос. – О, мистер Мартин, это вы? Какое счастье! Мне нужно с вами поговорить. Да, насчет дома. Как я понимаю, вы вчера разговаривали с моей дочерью, и она ввела вас в заблуждение – не нарочно, конечно, но ведь так легко неумышленно создать ложное впечатление! Когда она рассказала мне о вашем разговоре, я поняла, что именно это и случилось. Конечно наш дом очень хорош, и мы хотим получить за него хорошую сумму. Отметив про себя явное несовпадение во взглядах матери и дочери, мистер Мартин вкрадчиво заметил: – О да, миссис Грэхем, я понимаю. Я уверен, что мистер Блаунт предложит приличную цену. Кажется, он в полном восторге от дома, как и его жена. Ее голос стал чуть более резким. – А я не знала, что уже поступило предложение. Мартин продолжал увещевать. – Ну что вы, об этом пока речи не было. Просто он сказал, что они с женой прогулялись по Бельвью-роуд и, увидев ваш дом, были очарованы. Им нравится, что дом угловой, нравится сад. Никаких конкретных предложений он не делал, но у меня сложилось впечатление, что они готовы дать хорошую цену. – Что вы считаете хорошей ценой, мистер Мартин? – Дом номер двенадцать в свое время ушел за пять пятьсот, но это было несколько лет назад, с тех пор цены упали. Миссис Грэхем звонко рассмеялась. – О, мистер Мартин, но дом под номером двенадцать не идет ни в какое сравнение с нашим! – Ах, вы правы, но тогда еще не было домов Форстера. С его современными технологиями он строит такие дома, с которыми не могут равняться старые. – Все говорят, что их строят кое-как. – Ну-ну, миссис Грэхем, это большое преувеличение – смею вас заверить. Мне точно известно, что эти дома построены очень добросовестно и качественно. Но ее нисколько не интересовала недвижимость, выброшенная на рынок обнищавшим лордом Форстером. Она раздраженно сказала: – Сколько заплатит мистер Блаунт? Если он не называл цену, откуда мне знать, приемлема она или нет? Мы хотим поехать в круиз, но когда вернемся, нам нужно будет на что-то жить. Дочь считает меня непрактичной, но я как раз все продумала! И считаю, что круиз будет полезен нам обеим. Нам нужна перемена обстановки, новые знакомства. Надоело каждый день видеть одних и тех же людей. Я устала смотреть, как они проходят мимо меня! Мартин был как раз одним из тех, что каждый день проходили под ее окнами. И уже в который раз он подумал, что Алтее Грэхем приходится несладко. Ей бы действительно было полезно уехать, причем лучше всего одной, без матери. Голос миссис Грэхем опять стал ласковым и мелодичным. – Так что вы уж выясните, пожалуйста, какую цену он предлагает. – Щелчок в трубке показал, что она закончила разговор. Во время этого разговора Алтеи дома не было, но в два часа, когда мистер и миссис Блаунт пришли осматривать дом, была. Ее это неприятно поразило, и она поспешила дать отпор. – Извините, я еще вчера сказала мистеру Мартину, что мы не думаем продавать дом. Мистер Блаунт, плотный, краснощекий мужчина, источал самодовольство удачливого толстосума. Он взял под руку понурую вялую жену и провел мимо Алтеи в гостиную. Выгнать их можно было только откровенной неучтивостью. – Ай-ай-ай, какая жалость. Агент уверял, что вы миссис Грэхем? – У мистера Блаунта был раскатистый бас. – Я мисс Грэхем. Он просиял. – А, тогда понятно! Мистер Мартин сказал, что он разговаривал с миссис Грэхем. Я могу с ней увидеться? – Моя мать отдыхает. – Ну надо же, какая жалость! Насколько мы поняли, она готова рассмотреть варианты… Раз уж мы здесь, надо все изучить. В сущности, это жена вбила себе в голову, что хочет жить здесь. Мы объездили всю округу, все искали, где бросить якорь – после того, как я вышел в отставку. Представьте, везде что-нибудь было ей не так: то вода, то почва, то высоко, то низко – всегда ее что-то не устраивало. А врачи заладили одно: "Пусть делает, что хочет. Не перечьте ей, а то пожалеете". У нее очень интересное заболевание. Врачи его как-то называли, но очень мудрено, я их языка не понимаю. Вы, наверное, тоже. Короче, если она чего-то захочет, надо ей это дать, а если очень захочет, то дать немедленно. Вот и с этим домом: мы проходили мимо, она только посмотрела – и захотела его получить. Правда, Милли? Миссис Блаунт совсем утонула в глубоком кресле. Вся она, от соломенных волос до плохо начищенных туфель, была какая-то вялая и заторможенная. Скорчившись в кресле, она бледными водянистыми глазами смотрела куда-то мимо Алтеи. Похоже было, что такое существо вообще не в состоянии чего-то желать. Она разлепила почти белые губы и сказала: – Да-да. Тоном, которым говорят с упрямыми детьми, Алтея сказала: – Извините, но мы не намерены продавать. В этот момент дверь отворилась. В проеме стояла миссис Грэхем собственной персоной. Нельзя было придумать более разительного контраста с вялой понурой миссис Блаунт. Свою немощность миссис Грэхем умела преподнести очень элегантно, продумав каждую деталь: от красивой прически до серых замшевых туфель в тон платью. Правда, на ней была шаль, как непременный атрибут всякой болезненно-слабой страдалицы, но шаль воздушная, легкая как облако – пастельные розовые, голубые и сиреневые тона бросали нежные блики на лицо и подчеркивали голубизну глаз. – Дорогая, я услышала голоса… О! – Она осеклась. Мистер Блаунт двинулся к ней, протянув руку. – Миссис Грэхем, позвольте представиться, я мистер Блаунт, а это миссис Блаунт. У нас есть ордер на осмотр дома, но возникло некоторое недоразумение. Мисс Грэхем… Миссис Грэхем благожелательно улыбнулась. – О да, я сегодня утром немного поболтала с мистером Мартином. Тея, дорогая, надо было тебе сказать, но совершенно вылетело из головы. Я не думала, что он так быстро все устроит. Ты могла бы проводить их по дому? – Она кинула на Блаунта молящий взгляд. – Врач запретил мне подниматься по этой лестнице больше одного раза в день. Устраивать сцену перед посторонними было немыслимо. Алтея провела их по дому. В каждой комнате мистер и миссис Блаунт говорили два слова: «Очень мило». Сказав это в четырех спальнях, в ванной, на кухне, в столовой и гостиной, они вышли в сад, где два красочных бордюра и полоска зеленой травы тянулись вверх к зарослям кустарника и садовому домику. Склон холма действительно был крут, и миссис Грэхем решила, что он ей не под силу. Алтея испытывала почти благодарность за это ее решение, хотя ей и было совестно. Наверху оказалось уединенное, заброшенное место. В доме же не было такого места, где бы ей не был слышен звонкий, нарочито-ласковый голос матери или ее призывный колокольчик, – которые не умолкали, вечно что-то требуя. Мистер Блаунт все осмотрел. Было очевидно, что он не отличает дельфиниум от флокса, а гвоздику от ноготков, но его все восхищало. Восхитился он и садовым домиком – действительно, как и сообщил ему Мартин, эта постройка была гораздо старше самого дома. Раньше такие домики назывались павильонами. В те дни, когда Гроув-Хилл был еще лесистым холмом, из такого павильона приятно было озирать поля, сбегавшие к реке. У Алтеи павильон был связан с сокровенными воспоминаниями, и поэтому она была рада, что мистер Блаунт не стал заходить, заявив, что в этих павильонах всегда сквозняки, а миссис Блаунт должна остерегаться сквозняков. Когда они ушли, она вернулась в сад и долго сидела в павильоне. Глава 4 Николас Карей поехал в Гроув-Хилл, потому что там осталось много его вещей, и нужно было их разобрать. Когда он вспоминал о них в последние годы, то думал, что Эмми Лестер забрала их с собой при переезде или выбросила на помойку. Но нет – в письме, в котором она поздравляла его с возвращением в Англию, говорилось, что весь чердак в старом доме забит его вещами. «Ты ведь знаешь, дом купили Харрисоны, наши дальние родственники, и Джек Харрисон уважил мою просьбу, оставил все как есть. Его Эллу я знаю мало, но подозреваю, что она будет рада, если ты приедешь и сам решишь, что оставить, а что выбросить. У нас здесь не так много места, но кое-что мы сможем сохранить». Он читал письмо, и перед глазами вставала Эмми – добрая взбалмошная тетушка с сердцем мягким, как масло. Но при этом отнюдь не дура, в людях она разбиралась: В строчках, относящихся к Элле Харрисон, он почувствовал некий подтекст, а когда с ней познакомился, то убедился: Эмми видела ее насквозь, и то, что она сумела рассмотреть, категорически ей не нравилось. Странное это ощущение – спустя годы снова попасть в знакомые места. Как будто из небытия выходит тот человек, каким ты был, когда жил здесь раньше. Вообще-то это уже не ты, потому что ты отсюда уехал. Любови и увлечения, печали и отчаяния – они уже не твои, годы затуманили память о них, они больше не радуют и не огорчают. Но когда снова оказываешься здесь наяву, проходишь по старым улицам, видишь знакомые места, то туман рассеивается. Николасу вдруг вспомнилось одно стихотворение, и он тихо прошептал: Над городом серым – серый туман, Туман давних лет, туман моих слез. Здесь призраки бродят и шепчут о том, Что наши надежды ветер унес. Харрисоны предложили ему переночевать, он и остался. Позже он говорил себе, что письмо тети Эмми должно было его насторожить, надо было сослаться на то, что он очень занят, и в тот же вечер уехать. В Элле Харрисон было сосредоточено все, что он терпеть не мог в женщинах. Вон что сталось с Джеком – бедняга уже поплатился своей душой! Как Николас понял, они ездили в какой-то бурный круиз, и для Джека каждая минута этого круиза была мучением и горькой отравой. – Мы грандиозно развлекались! Толпа веселых людей! Мария Пасторелла, кинозвезда! Ресницы в полметра! Фигура – умереть и не встать! Ее теперешний муж – богач из Южной Америки! У него такое имя, что никто не мог его выговорить, и мы называли его Дада! Ох уж эти южноамериканцы! Что он иногда нес! Он ко мне относился очень тепло, Только ко мне, и его жене это очень не нравилось! Как мы веселились, напропалую! Я теперь всем друзьям говорю: отправляйтесь в круиз, не теряйте время зря! Она обратилась к мужу, сидевшему в другом конце комнаты: – Джек, я полагаю, Грэхемы продадут свой дом и поедут! Винифред прямо дрожит от нетерпения! Говорит, покупатель, который осматривал их дом, в диком восторге! Предложил пять тысяч, она отказалась, а теперь… теперь он дает целых шесть! Она снова повернулась к Николасу. – Кстати, ведь вы их знаете? – лукаво спросила она. – И, по-моему, очень хорошо знаете! – Она захихикала. Он терпеть не мог такую манеру. – Ничто не умирает так намертво, как старая любовь, верно? Но бедная девушка с тех пор так и сидит в девках, скоро уже заплесневеет! Не повезло ей. А раньше она, наверное, была очень даже ничего? Осмелев за укрытием из развернутой газеты, а может, из-за присутствия в доме другого мужчины, Джек сказал: – Она и сейчас очень симпатичная. Смех Эллы на этот раз был не таким беззаботно-звонким. – Ну, знаешь, Джек! Мужчины – это все-таки нечто! Она же совсем опустилась, но вкусы у всех разные. Конеч" но, Винифред превратила ее в рабу, только они этого не показывают. Николас сказал, что хотел бы пойти на чердак и наконец-то заняться разборкой своих вещей. Он сам удивился своей вспышке злости. Раньше у него такое бывало, но за пять лет скитаний он научился держать себя в руках. Когда темперамент давал себя знать, он немедленно «опускал шторы и запирал ставни», пока гнев не улетучивался. Он бывал в таких местах, где природная горячность могла стоить жизни. Он ходил по чужим дорогам, соблюдал чужие обычаи, поддерживал чужие компании, все чужое… Элла вела его к лестнице на чердак, не подозревая о том, с каким удовольствием он бы ее сейчас придушил. А он красивее, чем на фотографии, которой так гордится его тетка. Стройный, загорелый – как раз таких она любит. Элла была в восторге и не сомневалась, что он тоже восхищается ею. Она, конечно же, в его вкусе – яркая, с роскошными волосами, вся в кудряшках. Она была очень довольна и собою, и Николасом. При виде того, сколько вещей он, оказывается, запихал на чердак, Николас ужаснулся. Только вещи матери занимали три сундука. Помнится, некоторые из них очень ценные. Все старательно уложено. Раньше он думал, что будет разбирать их вместе с Алтеей. В огромной коробке лежали шерстяные одеяла, Эмми следила за ними и каждый год перекладывала камфорой. В последний раз специально для этого приезжала из Девоншира. В отдельном ящике лежало постельное белье. Стояли связки книг. Были и картины – портреты дедов и прадедов. Он узнал очаровательную даму времен регенства, в муслиновом платье, с голубой лентой в волосах. Что ему с ней делать? Что делать со всем этим? Оставить пылиться на чердаке у Эллы Харрисон? Он словно чувствовал, что им тут лучше, чем внизу, в обществе теперешней хозяйки дома. Он поднял крышку очередного ящика и увидел фотоальбом, придавивший груду писем и бумаг. Надо бы все это просмотреть, но где и как? Мысль о том, чтобы задержаться у Харрисонов подольше, привела его в ужас. Жуткая баба! Бедняга Джек при ней как раздавленный червяк. Но где же ворошить это барахло, если не здесь? Его нельзя перетащить в отель, нельзя отвезти в Девоншир. Тетя Эмми не переживет, если он начнет уничтожать фотографии троюродных сестер. А что еще прикажете с ними делать? Он полагал, что три четверти писем и бумаг тоже придется разорвать. Он решил разбираться на месте. В углу он заметил пустую бельевую корзину – в нее можно складывать то, что пойдет на выброс. Он заполнил корзину уже на треть, когда взял в руки потрепанную книгу – что-то про технику. Из книги выпали фотокарточки и рассыпались по полу. Фотокарточки были много моложе книги, лет на семь. Говоря точнее, им было шесть лет, и он сам их снимал. На всех была Алтея Грэхем: в саду здесь, в саду возле дома Грэхемов. Среди этих пяти фотографий одна была совсем плохая: Алтея держит на коленях кота Птолемея. Птолемей очень не любил фотографироваться, а уж если Птолемей что-то не любил, он бурно выражал свое возмущение. Фотография вышла плохой потому, что Алтея изо всех сил старалась не смеяться, Эмми кричала ей: «Перестань!», а кот царапался и орал, как только Николас брался за фотоаппарат. Сцена встала перед ним как живая: Эмми в сарафане, с перепачканными землей руками, Алтея в зеленом полотняном платье. Вообще-то глаза у нее рыжевато-серые, но из-за зеленого платья и зелени сада они казались такими же зелеными, как у Птолемея. Фотокарточка очень плохая, и все же в корзину она не полетит. Да и все карточки плоховаты, ну и что? Главная задача фотографии – настроить память на то, чтобы воскресить в воображении давний забытый образ. Он еще долго смотрел на них. В каком-то порыве чуть не порвал. Воскрешение мертвых – греховный обряд, и он в нем не участвует. В конце концов он положил их в записную книжку и принялся рвать письма от дяди, которого не любил за то, что тот был его опекуном. Мимолетная мысль, что теперь дядя послужил козлом отпущения, улучшила настроение. Чем больше он рылся в вещах, тем больше удивлялся поразительной людской привычке обрастать барахлом. После пяти лет странствий это казалось чистым безумием. А на следующий день выяснилось, что его ждут на вечеринке с коктейлями у миссис Джастис. Харрисоны уже сказали, что приведут с собой Николаса. Вдобавок и сама миссис Джастис позвонила, поговорила с ним о славных прошлых деньках, о Софи и ее благоверном, о внуках, особенно о последних, о недавно родившихся близнецах, и право, дескать, как приятно будет снова встретиться. Миссис Джастис всегда ему нравилась, такая большая и энергичная женщина, она несколько напоминала бульдозер, но добродушный бульдозер, который давит добротой, энтузиазмом и полезными советами. Рыжая Софи была резвой девчушкой, умудрялась держаться выше сплетен. Сейчас она верховодит семьей, кажется в Вест-Индии. И у Софи целая орава детей! Николас вдруг почувствовал, как он постарел. Глава 5 Не каждого странника дома встречают с восторгом. Когда ты несколько лет не видел сводного брата, с которым и раньше-то не ладил, ты не можешь встретить его с радостью, как блудного сына. Когда Фред Уорпл вошел в офис, у мистера Мартина вытянулось лицо. Он любил свою мачеху, она была хорошей женой его отцу и хорошей матерью ему и Луизе. Но что касается ее сына от первого брака, Фреда, то о нем лучше не говорить. Дома он выкаблучивался, в школе плохо учился. Он был довольно шустрый малый, но на него нельзя было положиться. Старый Мартин взял его к себе на работу, но из этого не вышло ничего путного. Фред завербовался на военную службу, через полгода его комиссовали, и он исчез. Мать извелась, не зная, где он и почему не пишет, однако у Мартина было такое чувство, что чем меньше он будет наводить справки о Фреде, тем лучше для всех. И вот он сам заявился – цветущий, в сверхмодном костюме, а уж галстук и платок такие, что у своих клерков Мартин бы этого не потерпел. – А, Фред. Мать видел? Мистер Уорпл кивнул. – Живу у нее. Валяй, Берт, говори, что ты рад меня видеть. Или не рад? – Смотря по обстоятельствам. – Каким? – Будешь ли ты доставлять ей беспокойство. Фред засмеялся. – Все равно ты доволен, доволен! Ладно, скажу тебе одну вещь: она рада. Плакала и целовала меня так, как будто я привез ей королевские сокровища. Можешь не беспокоиться, я вернулся не для того, чтобы сесть вам на шею. – Это хорошо. Мистер Уорпл сменил тон. – Но-но, будь поприветливей! Я очень хорошо устроен – за границей нажил приличное состояние. Вот решил вернуться на старые места, повидать дражайших родственников. Нельзя же быть вечным бродягой, я решил остепениться: купить дом, завести жену, детей и все такое. У тебя найдется что-нибудь подходящее? Мартин колебался. Ему не хотелось иметь что-либо общее с тем, чем занимался Фред. Может, он сделал деньги – лучше не спрашивать как, – может, решил осесть, жениться. Мать будет счастлива, но сам Мартин не хотел иметь к этому отношения. Он неуверенно сказал: – Ну что ж, можно что-нибудь присмотреть. Только теперь за маленькие дома запрашивают большие цены. Чем меньше дом, тем больше цена. Фред Уорпл засмеялся. – Маленькие мне не нужны. Мне нужно четыре-пять спален, две гостиные и хороший сад, такие вот дела. В Гроув-Хилле домов навалом. Мать говорит, сам ты забрался на самую гору. Хилкрест-роуд, кажется? Красиво, и ветерком обдувает. Хочешь иметь такого соседа, как я? Мартин промолчал, но его лицо говорило без слов. Меньше всего он хотел иметь под боком такую темную личность, как этот его названый братец. Глядя на него, мистер Уорпл даже рассмеялся до слез. – Что, недостаточно респектабелен для тебя? Подожди, еще узнаешь! Как насчет Бельвью-роуд? Там позади домов хорошенькие садики. В садоводстве я дока, ты даже удивишься! Мне кто-то сказал, что угловой дом продается. – Кто сказал? – А кто-то. Я пошел, посмотрел на него с улицы, но там вроде никого не было. – Там, конечно, живут, но эти люди не хотят продавать дом. Фред Уорпл присвистнул. – Сколько они просят? – Они не продают. – Набивают цену? Мартин вскинул брови. – Им предлагали очень хорошую цену, но они отказались. – Не скажешь, сколько им давали? – Нет. – Три тысячи… четыре… пять… шесть… Не хочешь же ты сказать, что они ответили «нет» на семь тысяч? После каждой цифры он делал паузу, устремив близко посаженные глаза на сводного брата. Когда он достиг финальной суммы, Мартин твердо сказал: – Ничего подобного я не говорил. – Но послушай, Берт, это же нелепо. Какой псих предложит за этот дом семь тысяч? И какой псих откажется?! Послушай, не хочешь говорить, сколько дает тот тип, – не надо. Все, что я хочу сказать, – это что я даю на сотню больше. Идет? Мартин внимательно посмотрел на него. Не пьян и, похоже, говорит всерьез. Говорит беспечно, но он всегда был таким. Однако вон как вцепился в свои колени, даже костяшки пальцев побелели. Фред что-то задумал, и что бы это ни было, солидная фирма «Мартин и Стедман» не будет принимать в этом участия. Он так ему и сказал: – Послушай, Фред, я не знаю, к чему ты клонишь, и не хочу знать. Я не могу иметь двух клиентов, копающих под один и тот же дом, тем более если один из них – мой родственник. Так бизнес не делается. – Ему не удалось продолжить, потому что Фред расхохотался. – Ладно, ладно, не мельтеши! Просто я хотел дать шанс твоей фирме, вот и все. Не хочешь, им займется Джонс, его контора на этой же улице. – Он встал, оттолкнув стул. – Что ж, рад был повидаться, Берт. Все-таки здорово, что я буду жить у тебя по соседству, скажи? Пока! – И он ушел, что-то весело насвистывая. Мистер Уорпл решил прогуляться по Хай-стрит. Улица почти не изменилась. Появился новый кинотеатр, у некоторых магазинов другие названия, но в целом все по-прежнему: солидный центр города, где солидные люди делают солидные покупки. Все чинно-благородно, никаких неожиданностей… И тут он увидел… Эллу Харрисон! Она разглядывала витрину, потом повернулась и оказалась с ним нос к носу, так что ему достаточно было сделать шаг, чтобы ее поцеловать. Он чуть так и не сделал, но, сдержавшись, только воскликнул: «Элла!» Она вскрикнула: «Фред!» – и оба замерли, пожирая друг друга глазами. Нет, жизнь не потрепала ее, она осталась красивой женщиной, которая умеет себя подать. Взбитые волосы, броский макияж и экстравагантный костюм – то, что надо. – Фред! Каким ветром тебя занесло?! Он улыбнулся ей. Раньше эта улыбка приводила ее в восторг. Она и сейчас показалась ей восхитительной. Эта дерзкая манера смотреть прямо в глаза. – Попутным! – Что ты здесь делаешь? – Навещаю мамочку, как полагается примерному мальчику. – Хватит врать! – Хочешь верь, хочешь нет, но именно это я и делаю. Разве я не говорил тебе, что родом отсюда? – Нет. – Может, не говорил, но это так. А еще, да будет тебе известно, у меня есть жутко респектабельные родичи. Например, через два дома отсюда контора по продаже жилья – «Мартин и Стедман, агенты по недвижимости». Так вот, Берт Мартин – мой брат! – Неужели брат? – Ее голос недоверчиво зазвенел. – Ну да, правда, так сказать, названый. Мамуля вышла замуж за его папулю, и получилась счастливая семейка! Я даже работал в этой полусдохшей фирме. Элла Харрисон быстро пришла в себя. Им нельзя стоять посреди Хай-стрит, где на них может наткнуться любой знакомый. Например, одна из мисс Пим – упаси боже! И в этот момент она увидела – кого бы вы думали? Мейбел, старшую из сестер, самую пронырливую! Она стояла на другой стороне улицы, собираясь переходить. Элла торопливо сказала: – На углу Сефтон-стрит есть неплохое кафе. Пойдем выпьем кофейку, там и поболтаем. Раз она увидела мисс Пим, та ее уж точно увидела. Все мисс Пим для того и ездят на Хай-стрит, чтобы увидеть все, что их не касается. Мало что укроется от их настырных глаз. Мейбел пробежалась взглядом вдоль дороги. Она уже успела отметить, что на миссис Харрисон новый и, вероятно, очень дорогой костюм, и тут та вдруг повернулась и поздоровалась с каким-то чужаком. Что он чужак сомнений не было, потому что никто в Гроув-Хилле так не одевается. Но для миссис Харрисон-то он совсем не чужой, о нет! Как он на нее смотрит! Что ж, она скажет сестрам, что взгляд у него вовсе не был приличным – он был наглым, вот что она им скажет. И тут ее наблюдения были прерваны, потому что прибыл автобус, из него высыпали пассажиры, приехавшие с холма, да еще мебельный фургон вынырнул из-за угла и загородил остальную часть обзора. Совсем не видно, что делается на той стороне, какая жалость! Эта вертихвостка миссис Харрисон (все мисс Пим пользовались словечками времен своей юности) и крикливо одетый мужчина стояли очень близко друг к другу и явно вели интимный разговор! Когда она рассказывала об этом сестрам Нетти и Лили, она применила именно это определение. «Он стоял так близко ней, как будто собирался поцеловать! Мужчина совсем не старый, скорее даже красивый, но в приличном обществе таких не принимают! Конечно, про миссис Харрисон ничего такого не скажешь, но он улыбался самым интимным образом! И тут приехал этот зловредный автобус, а когда уехал, они уже исчезли! Я подумала, что они отправились в кафе Сефтона, зашла туда, купила шесть булочек, но их не увидела. Наверное, засели в отгороженном закутке». Элла Харрисон и Фред Уорпл сидели в одном из этих закутков и попивали кофе. У Сефтона делают хороший кофе. После того как прошло первое потрясение – а эта встреча действительно ее огорошила, – Элла поняла, что очень рада его видеть. Не всегда хочешь, чтобы прошлое врывалось в твою жизнь невесть откуда, но Фреда она вспоминала с нежностью. Правда, когда-то она с ним решительно порвала, но все эти драмы в прошлом. Пока их отношения длились, они доставляли им массу неудобств, потому что у обоих не было ни гроша за душой, зато темперамента – хоть отбавляй. Взаимные обвинения, сцены и, наконец, бурное расставание. Но это было давно, злость и обида прошли, осталась ностальгическая нежность. Сейчас обоим было так хорошо рядом друг с другом. Он сказал, что она должна забыть, что он когда-то звался Селби, теперь он снова Уорпл – это его настоящее имя. «Смотри не забудь, душенька». А она рассказала, как заболела и ее уволили из хора, а потом ей подвернулся Джек Харрисон. Она тогда жила в Брайтоне у своей тетки Энни. – Что за мымра – нет слов! Все запирала, считала каждый грош, каждый кусок! Я бы и дня у нее не прожила, но некуда было податься. И вдруг появляется Джек Харрисон и спрашивает, не помню ли я его, оказывается, мы вместе были в гостях у Анны Креслер. Я, конечно, отвечаю, что помню, а он говорит, что никогда меня не забывал и не соглашусь ли я с ним поужинать! Я и с самим чертом побежала бы тогда ужинать! Очень скоро я поняла, что могу заполучить его, как только захочу. Он получил наследство от холостяка-кузена, такой шанс нельзя было упускать, и я прибрала Джека к рукам. – Теперь ты состоятельная и уважаемая дама? – О, я свое не упущу, когда удача сама плывет в руки! На самом деле она знала, что удача ее покинула, утекла, как песок сквозь пальцы. Когда ты на дне, когда видишь, что все пропало, потому что ты больна, а тетя Энни выжимает из тебя последние гроши, Джек Харрисон кажется посланцем с небес. Теперь самое лучшее, что о нем можно сказать, – что он не изменился. Он не изменился. Проходят дни, недели, годы, а он все тот же – скучный, маленький, невзрачный человечек, за которого она вышла замуж. До последнего времени у них было много денег, но теперь он начал ныть, что им нужно жить скромнее: надо продать дом, найти что-нибудь подешевле. Он талдычит о потерях, а уж как заговорит о налогах, тут уж впору пойти повеситься! Было время, она уставала до смерти, голодала, сбивалась с ног в поисках работы, но тогда хоть никто не зудел у нее над ухом. Она смотрела на Фреда и думала о том времени, когда они жили вместе. Они часто ругались, но у них было и другое. Она вспоминала, как они танцевали ночи напролет, и все мужчины на нее пялились, как они с Фредом любили друг друга, как были друг другу желанны… И вот Фред сидит и смотрит на нее так же, как раньше. Это ничего не значит… хотя почему бы и нет? В те давние времена у него не было ни гроша, но теперь он, похоже, набит деньгами, и они жгут ему руки – так бывает, когда после долгого безденежья на тебя сваливается богатство. Он тихо засмеялся и сказал: – О, теперь я пай-мальчик и надежен, как каменная стена. Кстати, насчет каменных стен, ты могла бы мне помочь. Ведь не откажешь старому другу? Она вспыхнула и стрельнула в него глазами. – Надеюсь, все в пределах приличий? – Конечно, более чем! Я хочу осесть, купить дом и заняться небольшим бизнесом. – Чем именно? – Пока не решил. Может, заделаюсь партнером в перспективном концерне. Но сначала куплю дом. – И жену? – Она, прищурившись, посмотрела на него сквозь накрашенные ресницы. Он беспечно ответил: – Это можно уладить разом. И то, и то. – Что ты хочешь этим сказать? – О, просто шучу. Видишь ли, я уже присмотрел один особнячок. Еще в детстве я положил на него глаз, все думал, как хорошо было бы там жить… Я и мечтать об этом не смел, но кто угадает свою судьбу? Мне подсказали выигрышный номер, и я отхватил куш. Я нацелился на дом Бельвью-роуд, один. Ничего себе, он вздумал купить дом Грэхемов и осесть в Гроув-Хилле! Уж она-то придумала бы дюжину способов истратить деньги куда интереснее. И еще дюжину способов, как помочь ему их истратить. Внезапно разозлившись она с издевкой сказала: – Ну так знай, на этом твое везение кончилось. На него уже есть охотник. – Откуда ты знаешь? – Грэхемы – мои приятели. По-моему, они не хотят продавать. Им уже предложили семь тысяч, но они не клюнули. Он недоверчиво присвистнул. – Семь тысяч! Ты шутишь? – Нет, не шучу. – И кто же этот разиня? – Какой-то Блаунт. Он так изменился в лице, Что она испугалась. – Грязная свинья, второй раз перебегает мне дорогу! – воскликнул, вернее, прорычал он. Глава 6 Мисс Мэдисон очень обижалась, когда ее дом называли пансионатом. Это слово у всех вызывает в памяти что-то жалкое и убогое, похуже дешевой гостиницы. Мисс Мэдисон принимала у себя Платных Гостей. Сама она называла свое заведение «гостевым домом». За очень умеренную плату она старалась обеспечить гостям непринужденную обстановку, вкусную, аппетитную еду и домашний уют. Поскольку готовила она прекрасно, постояльцев всегда хватало. Старик Питере живет здесь уже десять лет после того, как умерла жена. Может, он и скорбит по ней, но все три мисс Пим не раз отмечали, что он помолодел и стал лучше выглядеть с тех пор, как поселился у мисс Мэдисон. Каждая комната была обставлена мебелью одного цвета и соответственно цвету называлась. Мистер Питере расположился в Красной комнате. Миссис Ботомли – она жила здесь почти столько же лет, что и он, – занимала Голубую. Ей шел девятый десяток, но она обладала прекрасным нежным цветом лица, который с годами становился все прекраснее и нежнее. Очень милая старушка. У нее голубые глаза и пушистые белые волосы, в Голубой комнате она смотрится просто очаровательно. Мистеру и миссис Блаунтам досталась Розовая комната, а жаль: у бедняжки блеклое лицо, а пестрый ковер, розовые стены и шторы, розовые покрывала на кроватях делают ее еще более бесцветной. И для ее жиденьких соломенных волос розовый цвет тоже невыгоден. Она сама этого не замечает, но мисс Мэдисон переживала. Если бы была свободна соседняя комната, она бы уговорила Блаунтов перебраться туда. Впрочем, для этой дамы вообще трудно подобрать подходящий цвет. Желтый или зеленый неплохо сочетались бы с волосами, но как только мисс Мэдисон представляла, как тогда будет смотреться ее бледное лицо, она содрогалась. Нет, лучше не беспокоиться. Тот, кто все время нервничает, распространяет вокруг себя мрачное настроение. А ее долг – излучать жизнерадостность. Миссис Блаунт сидела в своей Розовой комнате и смотрела веселенький яркий журнал. Это было одно из тех изданий, которые претендуют на лучшего друга Женщины с большой буквы. В журнале были всякие хозяйственные советы, была какая-нибудь любовная история со счастливым концом, рекомендации врача. В общем, чего там только не было! Как нужно одеваться, как вести себя в интимной жизни, как управляться с домом, детьми, мужем; там также были ответы на письма читательниц и, самое главное, советы, как быть красивой. Миссис Блаунт начинала всегда с любовной истории. Когда повествование обрывалось на том месте, где героиня убеждается, что высокий блондин, вошедший в ее жизнь, не устоял перед другой, она утешала себя тем, что если не на следующей неделе, то через одну, через две наверняка недоразумение разъяснится, и зазвенят свадебные колокола, Иногда избранник героини был брюнетом с горящим взором. Иногда он был отнюдь не красавцем, зато обладал обаянием истинного мужества. Но конец историй был предопределен: он обнимает героиню, и они целуются. Конечно, автор рассказа, излагал это не столь однозначно, но миссис Блаунт рассчитывала именно на такой финал. Она была простая женщина, к тому же очень несчастная. Ей легче было переносить свое несчастье, когда она читала о невезучих людях, которые сначала были несчастны, а потом преодолевали все невзгоды, и их жизнь налаживалась. Она не думала, что ей тоже так повезет, просто ей нравилось читать, что так бывает с другими. По той же причине она внимательно изучала рубрику «Как быть красивой». «Если у вас жирная кожа, если появился второй подбородок… морщины возле глаз… если вы теряете или набираете вес… если у вас узкое лицо… широкое лицо… те у кого худое… пухлое…» Существуют способы все это подправить. Ей не надоедало об этом читать. То, что она и сама может использовать эти рекомендации, как-то не приходило ей в голову. Она ни разу не попыталась представить себе, как будет выглядеть с ухоженным лицом, с завивкой, с подщипанными и подкрашенными бровями, с подрумяненными щеками… Она просто любила об этом читать. Заслышав шаги мистера Блаунта, она сунула журнал под подушку. Он высмеивает любовные истории и ехидничает по поводу читательских писем. Но мало ли какие у людей проблемы – нехорошо над ними смеяться. Как только он вошел в комнату, по его виду она сразу поняла: что-то случилось. Он захлопнул дверь и гадким голосом произнес: – Фред здесь. Миссис Блаунт приоткрыла бледный рот, и он выругался. – Нечего строить из себя еще большую идиотку, чем ты есть! Я сказал, Фред здесь! Можешь это понять, дура? Она сказала: – Да, Сид. Он злобно уставился на нее. – Дело затянулось, факт! А все из-за тебя, не могла мне подыграть! Тебе что полагалось изображать? Что ты просто до смерти желаешь жить в этом доме! И вот я беру тебя посмотреть на этот самый дом, и что ты делаешь? Развалилась на кресле, как куча старого тряпья, и повторяешь: «Очень мило»! – А что я должна была говорить? – вяло спросила она. Он опять выругался. – Надо было оставить тебя в пансионе, факт! Я должен был знать, что на тебя рассчитывать нечего! Сказал же: ты должна изображать, что ты в восторге от дома, и я не успокоюсь, пока не куплю его тебе! И ты так хочешь его заполучить, что я продолжаю набавлять цену, пока они не сломаются! И вот я тебя привожу, а ты проявляешь такой же восторг, как кошка перед купанием! Я готов был свернуть тебе шею! И каков результат?! Каков результат, я тебя спрашиваю?! Фред – говорю тебе, – Фред возвращается и перебивает мою цену! Фред, у которого не было ни гроша в кармане, который приходил ко мне перехватить деньжат! А что теперь? Ему где-то подфартило, и он заявился перебивать мою цену! К тому же еще недоволен, говорит, что я дважды перебегал ему дорогу! Когда сам не мог добыть ни одного пенни! А теперь заявляет, что он все кому надо скажет, если я не отступлюсь! Мерзкая тварь! Миссис Блаунт молча смотрела на него. Она ничего не знала о его делах, он не рассказывал. Время от времени, когда что-то случалось, он начинал орать и ругаться, как сейчас. Он ничего не объяснял, и это ее устраивало. Она не хотела знать о его делах. Иногда, когда ночью ей не спалось, она думала, что если что-то узнает, то всякое может случиться. Что-нибудь ужасное. Она просто сидела и смотрела на него. Когда он говорил таким злым голосом, она замирала. И хотела бы отвести глаза, но боялась. Он был невысоким, но мощным. Лицо у него было красное, а глаза от этого казались слишком светлыми. Он считается весельчаком. Руки у него очень сильные, хватка просто железная. Она вышла за него замуж, потому что никто другой не предлагал, и довольно скоро поняла, что он женился из-за того дома, что ей оставил дядя Георг, и тысячи фунтов в банке. Он прошагал к окну, вернулся обратно. – Слушай! Если наткнешься на Фреда, ты ничего не знаешь, поняла? Вообще ничего! Если он спросит, какие у меня виды на дом, ты ничего не знаешь! Изображай из себя полную идиотку, будто не знаешь ничего вообще! Уж будь спокойна, Фред постарается подстеречь тебя, чтобы что-то вытянуть. Мотай головой и говори, что ничего не знаешь! Можешь сказать, что я не обсуждаю с тобой свои дела, и это правда! Поняла? Она лишь сказала: – Да, Сид. – Смотри у меня! Он выскочил из комнаты, но не хлопнул дверью, а осторожно прикрыл ее, памятуя о том, что он заботливый муж привередливой больной жены. В этот момент из Зеленой комнаты выходили мисс Моксон и ее подруга миссис Доил. Мисс Моксон была высокая и сухопарая, ее подруга – круглая, как яблочко, но очень энергичная. Миссис Доил то покупала по чьей-то просьбе вещи для людей, оказавшихся вне дома, то ходила встречать приезжающих школьников, чтобы водить их по Лондону. В свободное время она писала письма женатым сыновьям и дочерям, разъехавшимся по всему свету, от Китая до Перу. У мисс Моксон было одно занятие – разгадывать кроссворды, но она делала это так медленно, что ей не требовалось иных развлечений. Они остановили мистера Блаунта, спросили, не стало ли лучше его жене, и он удрученно покачал головой. Они ему посочувствовали, и обе подумали, как повезло его половине. Миссис Блаунт слышала их голоса из-за двери. Она знала, что они говорят – все говорят одно и то же. Они жалеют ее, потому что они добрые, но еще больше жалеют Сида, которому досталась такая убогая жена. Когда шаги и голоса стихли, она извлекла из-под подушки журнал и стала читать, как обновить шерстяное платье, если его проела моль. Нужно из длинных рукавов сделать короткие, а из отрезанных частей выкроить карманы. Ничего не говорилось о том, что делать, если на изъеденное молью место нельзя налепить карман. Два года назад моль у нее свирепствовала, она забыла положить в ящик шарики от моли, и на всех шерстяных комбинациях зияли дыры. Она перешла к совету, как сводить пятна с мрамора. Глава 7 Миссис Грэхем очень нервничала. И было из-за чего… Во-первых, ей было досадно, что Алтея уделяет мало внимания своей внешности, потому что никто не поверит, что тебе чуть за сорок, если твоя дочь выглядит на тридцать пять. Во-вторых, тут снова объявился Николас Карей – принесла его нелегкая. Когда о человеке пять лет ни слуху ни духу, любой станет думать, что он уже не вернется. Конечно, едва ли у него остался хоть малейший интерес к Tee. Миссис Грэхем считала очень глупой французскую поговорку, что первая любовь не проходит. Это просто забавная прибаутка. По собственному опыту она знала, что если мужчина уходит, то уже навсегда. Она надеялась, что они даже не встретятся. Тея расстроится, а когда она в мрачном настроении, в доме угнетающая атмосфера. Действительно, лучше уж продать дом этому Блаунту, раз он так загорелся. Мебель они куда-нибудь пристроят, а сами еще до холодов отправятся в круиз. Интересно, предложит ли он больше семи тысяч? Если да, отказываться будет глупо, и тогда у Теи появится столько хлопот, что ей некогда будет думать о Николасе Карее. В таком нервозном состоянии ума миссис Грэхем пребывала вплоть до приема у миссис Джастис. По иронии судьбы масла в огонь подлила Элла Харрисон. Она пробралась в уголок, где устроилась миссис Грэхем, села на ручку кресла и стала комментировать окружающее. – Ну и сборище! Вон все три мисс Пим. Я думала, они никуда не ходят вместе, но раз Софи Джастис вышла замуж за их родственника, они, наверное, решили, что обязаны выступить строем. Мейбел опять в этом синем платье! С тех пор как мы сюда приехали, я не видела ее в другом, не представляю себе, как ее вообще угораздило этакое купить! Ни у кого из этой троицы нет вкуса. – Она купила его пять лет назад к свадьбе Софи. Миссис Грэхем ехидничать не стала, потому что на ней самой был новый наряд: нежно-голубое платье с гармонирующей по цвету накидкой. Оно стоило больше, чем она могла себе позволить, но когда они продадут дом, она вычтет эту цену, и выйдет незаметно, как будто платье ей досталось даром. Миссис Харрисон сказала: – Оно и видно, что пять. Но наверняка оно и новым было ужасно. А где Тея? Неужели не пришла? Знаешь, я притащила Николаса Карея! Интересно, у них найдется что сказать друг другу? Он приехал, чтобы разобрать свалку на чердаке. Он оставил свое барахло Эмми Лестер, а она – нам, и видит бог, я буду рада от него избавиться! Ага, вон она, Тея, разговаривает с Нетти Пим у окна! Батюшки, что она с собой сделала! Потрясающе! Если бы не зеленое платье, я бы ее не узнала! Послушай, Винифред, если она и в круизе будет так сногсшибательно выглядеть, ее кто-нибудь подцепит, и тебе останется только рыдать и проклинать судьбу! – заключила миссис Харрисон. Миссис Грэхем сдвинула тонкие брови. – Какая чушь! – Вовсе нет! Я говорю это не к тому, что все мужчины, которых вы встретите, будут иметь серьезные намерения, но там будет бездна развлечений и игр. Я бы хоть завтра поехала, если бы могла! Но Джек начнет нудить, сколько это будет стоить, да какие у него убытки. Его послушать, так я весь век должна сидеть в Гроув-Хилле и экономить, экономить! Ничего себе перспектива! Бывают же люди, скучные до смерти! Вот в круизе было весело, я давно так не веселилась. Была бы у меня такая же возможность, как у тебя! Миссис Грэхем отвела глаза в сторону. – Я не уверена, стоит ли это затевать. Элла Харрисон задохнулась от возмущения. До чего она взбалмошная, эта Винифред Грэхем! То просто жаждала поехать в круиз – надеется подцепить там поклонника, – но как только я сказала, что у Теи тоже будет шанс, она сразу пошла на попятный. Такой поворот Эллу никак не устраивал. Фред хочет купить дом, и если она уговорит Грэхемов продать, то окажет ему услугу. Она не знала, зачем ему нужен их дом, но намерена была выяснить. Она встречалась с Фредом каждый день за чашкой кофе или ходила с ним в кино по вечерам. Похоже, он снова влюбился в нее или… очень хорошо притворяется. Она понимала, что будет полной идиоткой, если сама им увлечется. Она хорошо знает его: у него на уме какая-то афера. Ему нельзя доверять ни на грош, это она тоже знает. Нельзя поддаваться на его уловки. Но даже понимая все это, она была без ума от него, как много лет назад, и если он решил выжить Грэхемов из дома, она пойдет на все, чтобы ему помочь. Такие мысли пронеслись у нее в голове, и она ответила миссис Грэхем: – Дорогая, ты не представляешь, как тебе понравится! Тобою будут без конца восхищаться! Мужчины обожают хрупких блондинок! Поклонники будут ходить за тобой толпами! И почему бы Tee не порадоваться жизни? Разве она этого не заслужила? Надо и ей немного поблистать! Сама Элла Харрисон была образцом искусства блистать, и потому могла говорить авторитетно. Она состояла из сплошного блеска: волосы цвета меди сверкали, глаза из-под длинных черных ресниц тоже, зубы можно было снимать на рекламу зубной пасты, бриллианты в ушах, ослепительная брошь на плече и множество колец, вспыхивавших при каждом движении рук. Умело наложенный макияж, алая помада в сочетании с облегающим ярко-синим платьем, прозрачным голубым шарфом и блестящей заколкой в волосах смотрелись очень эффектно. Она была безмерно довольна собой, когда дома спускалась по лестнице в холл, где ждал Николас. Он пожирал ее взглядом, не мог отвести глаз. Она снова почувствовала себя на сцене. Лестница – самый эффектный выход! Она была бы счастлива узнать, что такая же мысль промелькнула в голове Николаса. Ах, как бы она обиделась, если б вдруг поняла, о чем он подумал. А он мысленно так откомментировал ее живописный выход: «Трубите, трубы! Идет Королева варваров!» Глядя на нее из толпы гостей. Алтея в который раз подивилась, как мать может общаться с этой женщиной. Сама она готова смириться с ее вульгарностью и манерой одеваться, но когда она надоумила мать продать дом и отправиться в круиз, Тея решила, что это уж слишком. Конечно, в качестве последнего средства она может разыграть козырную карту – сказать, что дом ее, и он не может быть продан без ее согласия, но она надеялась, она очень надеялась, что до этого не дойдет. Николас Карей стоял в дальнем углу, и массивная фигура миссис Джастис практически закрывала его от любопытных взоров, но самому ему хорошо было видно, как Алтея изменилась в лице. Он смотрел на нее не отрываясь, пока миссис Джастис рассказывала о свадьбе Софи – на которую он посмел не явиться! – потом перешла к последним сведениям о зяте, о старшем сыне Софи, о втором сыне, о дочке и, наконец, о близнецах. "Мальчик и девочка, она говорит, они такие пупсики! И рыжие оба! Представляешь, мой мальчик? Моя Софи в восторге. Между нами говоря, я думаю, что со временем волосы потемнеют, но сейчас, она говорит, оба рыжие, как морковка! Веселый цвет, они все большие весельчаки, вся семейка. – Софи всегда была очень энергичной, – улыбнулся Николас. Она заговорила о ком-то еще, а он продолжал смотреть на Алтею. На ней было зеленое платье, не то, что на фотокарточке, но оно так же меняло цвет глаз. Элла Харрисон наплела ему, что Тея ужасно изменилась, но та женщина, которую он сейчас видел, и пять лет спустя была прежней, каждое движение, каждый взгляд… Когда-то он отшвырнул этот образ, запер в глухой ящик, а сам пустился странствовать по чужим опасным дорогам. Но в конце концов он вернулся домой и увидел, что там ничто не изменилось. Ящик открыт – и пуст. А Алтея – вот она, живая, на том конце комнаты, будто он никуда и не уезжал. Вот она повернула голову… и их взгляды встретились. Любопытное ощущение. Как будто он проснулся и вдруг понял, что между ними не было ничего страшного Он увидел, как Алтея вспыхнула, а потом краски медленно сбежали с ее лица, оставив только слабые пятна на щеках. Она так старательно наносила румянец, что никто бы не догадался, что он ненатуральный, но когда она побледнела, следы ее трудов проявились. Тея стала пробираться к двери. Она, разумеется, знала, что может здесь встретить Николаса. Об этом знали мисс Ним и многие другие, все, кому известно об их отношениях, и теперь они с интересом ждут момента их встречи. Весь Гроув-Хилл предвкушал этот захватывающий миг, который никак нельзя было упустить! Самой ей временами казалось, что она этого не вынесет, но потом поняла, что гораздо тяжелее будет вообще его не увидеть. Если бы ей пришлось выбирать, встретиться ли с ним на глазах у толпы или вообще не встретиться, – ответ был бы однозначный. Сам он к ней не пришел бы после того расставания пять лет назад. Но все же он здесь, возможно, приехал на час, или два, или на пару деньков, и если она не увидится с ним в этот короткий промежуток, то не увидится никогда. Она больше не колебалась. Если ты в пустыне и умираешь от жажды и вдруг видишь воду, ты не думаешь о том, что будет после, – ты подбегаешь и пьешь. Но когда она увидела его, увидела, что он смотрит на нее, она не выдержала. Она не знала, что с ней сейчас, что будет потом, она только знала, что их встреча не может происходить под прицелом всех этих любопытных глаз. Трещал по швам выработанный за эти годы противоестественный самоконтроль, и нужно было бежать, пока он окончательно не лопнул. Она пробиралась между галдящими, кричащими, не слышащими друг друга людьми, не оглядываясь, не проверяя, идет ли за ней Николас. До нее донесся металлический смех Эллы Харрисон, и нежный девичий голос пропел вдруг над самым ее ухом: «А нос у него был холодный как лед!» – и вот она уже у двери. К двери привалился толстяк, который здорово перебрал и едва держался на ногах. Она прикидывала, как ей протиснуться мимо него, и тут раздался голос Николаса: «Подвинься, приятель, нам нужно выйти». Ее плечо сжала его ладонь, толстяка отодвинули в сторону, дверь отворилась, и они вдвоем оказались в коридоре. «Быстрей!» – выпалил Николас и, обняв ее за плечи, ринулся в комнату, которую раньше занимала Софи. Когда дверь захлопнулась, он отпустил ее и отодвинулся. Они молча смотрели друг на друга. Наконец он сказал: «Ну как ты?» – а она в ответ спросила: «Где ты был?» Глава 8 Николас смущенно засмеялся. – Да мотался туда-сюда по всей земле, как когда-то библейский Иов. Она вдруг выпалила ни с того ни с сего: – Помнишь, как на день рождения Софи ты нарядился чертом – с рогами, с хвостом – и всех напугал? Выключил свет и потом вошел в комнату, намазавшись флуоресцентной краской. – Не просто вошел, а с грохотом! – На конце хвоста была петарда, и когда ты ее взорвал, все жутко заорали. – Кроме тебя. – Я никогда не ору, когда что-то случается, я цепенею. – Дорогая, все твои проблемы оттого, что у тебя слишком много тормозов. Ты не кричишь, не плачешь, ты не лезешь на стул при виде мыши. – Если б это был паук, я бы точно залезла. – Учти, что пауки тоже запросто залезают на стулья, правда только маленькие. Большим лень. Им проще затаиться и зависнуть над ванной, когда ты собрался наконец помыться. Но давай-ка вернемся к твоим тормозам. Если ты от них не избавишься, то скоро совсем окаменеешь. Тебе это понятно? Она сказала: «Понятно». Слово вырвалось из глубины души. – Что нам с этим делать, Алли? Ей свело губы, но она заставила их выговорить: – Не знаю… – Да? А как тебе вот это? – Он стиснул ее и крепко прижал к себе – так, что она услышала стук его сердца. Он не поцеловал ее, просто держал и смотрел в глаза. Она не знала, что он там увидел, но знала, что видит сама. Она ожидала увидеть злость, издевку, страсть – в свое время он так смотрел на нее. Но сейчас взгляд его был совсем другим, и она не могла отвести глаз. Он сказал: – Что нам с этим делать, Алли? Они ничего не могут с этим сделать. И она ответила: – Ничего. – Оно очень сильно. Я не знал, что оно так сильно. А ты? – Я тоже… – Ты должна знать. Ты сделала все, чтобы убить его пять лет назад, и с тех пор я бегал от него. Если бы оно не было столь несокрушимо, мы бы его прикончили. Я твердил себе, что за пять лет все умерло, но это не оказывало ни малейшего эффекта. – Я тоже… – Я приехал сюда по необходимости. Эмми оставила на чердаке мои вещи, когда продала дом Джеку Харрисону. Я не хотел приезжать – боялся увидеть тебя. И знаешь почему? Я внушал себе, что это якобы потому, что я боюсь, что все начнется сначала. Но дело было не в этом. Просто я боялся обнаружить, что все умерло. А что делать, если у тебя на руках труп? От трупа избавиться очень сложно. И я не собирался рисковать! Зачем мне такие неприятности? Но это не-пойми-что оказалось не просто живым, чертовски живым, оно разбушевалось! Я только посмотрел на тебя, а оно – вот оно, вопит во весь голос и прожигает насквозь! Он говорил быстро-быстро, не останавливаясь. Слова падали, отскакивали, возвращались. Голос был совсем слабый, зато хватка – сильнее не бывает, и надо всем этим его часто бьющееся сердце. И в груди самой Теи стало что-то оттаивать, что-то такое, что было заморожено, казалось, намертво. Она почувствовала тепло, и внутри словно что-то отпустило. Она не могла пошевелиться, так близко они стояли. Она уткнулась лицом ему в рукав, и по щекам побежали слезы. Вот и все, что может быть между ними, – слезы, боль разлуки и боль воспоминаний, но хоть это у них общее, им не придется страдать в одиночку. Неожиданно он выпустил ее из объятий и отстранился. – Алли, ты плачешь? Какой смысл отнекиваться: все лицо мокрое, а слезы льются и льются. – Да. – пролепетала она. – Ты же никогда не плакала! – Нет. Он вдруг расхохотался. – Вот видишь, все-таки ты еще не совсем безнадежна! На, возьми платок. У самой, конечно, нет – если только ты не изменилась. Платок был мягкий и прохладный. Она прижала его к лицу и сказала: – В том-то и дело. Ник, я изменилась, ужасно изменилась. – И как же? – Я стала жесткая и холодная… и… и злопамятная. Я больше не люблю людей… у меня нет друзей. Я совсем не такая, как была раньше. Я тебе не понравлюсь. Я сама себе не нравлюсь. – А кто виноват? Она превратила тебя в рабу. Мне Элла Харрисон говорила. – Да… Преграды рухнули, не осталось ничего, кроме правды. Слезы смыли все старания казаться цветущей девушкой. Он видел ее такой, какая она есть: худая, бледная, сильно постаревшая. Он с улыбкой сказал: – Дорогая, у тебя на носу осталась краска. Дай-ка я сам. И в этот момент что-то произошло. Словно подул свежий ветер и унес мертвящие мысли, забивавшие ей голову, а она их нетерпеливо подгоняла, она не могла больше с ними жить. Ее Ники вернулся, он ее любит, прошлого больше нет! Он вытер ей лицо и сунул платок обратно в карман. – Или оставить его тебе? – Не надо, у меня есть, правда есть. Ники, нужно возвращаться. – Нет, давай поговорим. Сядем и разберемся. Только ты больше не плачь, слезы мешают разумному обсуждению проблемы. На случай, если сюда кто-нибудь заявится, припудри носик. Думаю, у тебя в сумочке для этого что-нибудь найдется? Она достала из сумки пудру, которую он подарил ей на Рождество, за месяц до разрыва. Когда она закончила пудриться, он взял у нее пудреницу. – Я ее уже видел. Это я тебе подарил? Она кивнула, и он бросил пудреницу в сумочку со словами: «Давненько не брал я в руки такие штучки. Рад встрече!» Говорил он легким тоном, но с оттенком враждебности. – Ник, где ты был? – быстро спросила она. – Я уже тебе ответил. – Ники! – Дорогая, отложим это до долгих зимних вечеров. Сериал в несметное количество серий. Ты будешь захвачена, очарована, испугана и временами шокирована. Скучать не придется. – Ники, я видела одну статью в «Джаниторе», подписанную «Перекати-поле». Это был ты? Он кивнул. – Я так и подумала. Я продолжала покупать эту газету, надеясь, что будет что-нибудь еще. После второй статьи я уже не сомневалась, что это ты, но они появлялись нерегулярно. – Дорогая, удивительнее то, что они вообще появлялись. Самая лучшая так и не была опубликована. Конечно, у меня нет доказательств, но я уверен, что мой посыльный передал ее местному знахарю, тот сварил ее с травами и стал лечить самых уважаемых пациентов. Видишь ли, моя репутация в тех краях была очень высока, и все, что я писал, воспринималось как магическое заклинание. Но давай не будем предвосхищать зимние вечера. Сейчас поговорим о деле. Когда мы поженимся? – Ники! – Нет, не говори ничего сгоряча! Все это я уже слышал, и все это чушь собачья. Пять лет назад ты была молодая дурочка, а я вспыльчивый дурак. Оглядываясь назад, уже без эмоций должен сказать, что она устроила талантливый спектакль, и ей мастерски помогал доктор Баррингтон, доверчивый старый лопух. – Ники! – Дорогая, оставь этот укоряющий тон. Ну да, я Ники. Перчатка брошена, меч вынут из ножен и все прочее в том же духе, что придет в голову. Короче, нам нужна правда, только правда и ничего кроме правды. Твоя мать попробовала нас разлучить семь лет назад. Она внушила тебе, что ей осталось недолго жить, и твой долг – оставаться при ней. Так продолжалось два года, а потом произошел взрыв. Я был уже настолько измучен, что сказал ей, что мы можем жить в Гроув-Хилле, и я стану ездить на работу в редакцию «Джанитора». Под конец я забылся настолько, что предложил, чтобы мы заняли верхний этаж дома. Должно быть, я сошел с ума, но она не потеряла голову! Она изобразила сердечный приступ, и Баррингтон сказал, что она может умереть, если будет так волноваться из-за твоего замужества. Конечно, как врач он был обязан сказать, что мы столкнулись с притворством. И когда она узнает, что ее игра кончена, ничего особенного не случится, она слишком себя любит и всегда любила. – Ники… Ники… какой смысл об этом говорить? – Она больше не плакала, просто сидела, сложив руки на коленях, и не отрываясь смотрела на него. – Очень большой. Мы определяем ситуацию на данный момент и, главное, видим ее одинаково. Теперь перейдем к тому, что делать в этой ситуации. – Мы ничего не можем сделать. Все осталось так, как было пять лет назад. Мать не изменилась и не изменится, Он засмеялся. – Опомнись наконец! Пять лет… нет, семь лет назад нам внушали, что она вот-вот умрет. Она не умерла и умирать не собирается. Элла говорит, она очень заботится о себе и держит тебя на поводке. Она доживет до девяноста лет, и все вокруг будут у нее на побегушках, и все будут говорить, какая она замечательная. Я не хочу сказать ничего, что не должен говорить, но если человек – вампир, если он продлевает свою жизнь за счет того, что сосет кровь других людей, лучше ему умереть! – Ники! – Да, лучше! Но не волнуйся, она проживет так долго, будет стараться изо всех сил! А мы сделаем то, что должны были сделать пять лет назад – найдем ей компаньонку, потом прогуляемся до соответствующего учреждения и поженимся. Даю тебе три дня на поиск компаньонки, а потом мы отправляемся в свадебное путешествие. Если она будет вести себя хорошо, мы поселимся здесь, я буду писать книгу и пописывать статьи, если плохо – уедем в Лондон, и она с компаньонкой и доктором Баррингтоном будут предоставлены сами себе. Я чувствую, что, как только она поймет, что игра проиграна, она сделает все возможное, чтобы остаться с нами в наилучших отношениях. Вот видишь, как все просто. Алтея покачала головой. – Она хочет продать дом. – И отправиться в круиз. Я знаю, Элла говорила. – Нам дают очень хорошую цену. Мама сказала мистеру Мартину, что хотела бы отправиться в круиз, и он тут же прислал Блаунтов с ордером на осмотр дома. Мистер Блаунт говорит, что его жена в восторге, и каждый раз, когда я твержу, что дом не продается, он повышает цену. Он дошел до семи тысяч. – Фантастика! – Вот именно. Это меня и тревожит. Рядом на Линден-роуд продаются два дома, практически такие же, как наш, но мистер Мартин говорит, что они даже смотреть их не хотят. А сегодня утром приходил человек с ордером от Джонса. Это агент из другой фирмы. Я ему сказала про дома на Линден-роуд, но они его не интересуют, он хочет наш «Лодж». Сказал, что мальчишкой ходил мимо него и мечтал, что будет в нем жить. – Ты не хочешь продавать дом? – Не хочу. – Почему? Она выглядела подавленной. – Это означало бы новые сложности. Видишь ли, этот дом мой, на что она всегда обижалась. Но пока мы здесь живем, обида остается подспудной, мать делает вид, что ее нет. А если дом будет продан, и деньги положены в банк на мое имя, все станет просто ужасно. Она уже сейчас говорит, что нужно пустить часть из них на круиз и что капитал для того и существует, чтобы его тратить. Он сказал: – Она не может его тратить, раз он твой. Она сделала протестующий жест. – Стоит мне так сказать, и это конец. Она устроит ужасный скандал. Она никогда этого не забудет и не простит. Нет, придется сказать Мартину, что я не продам, сколько бы мне ни предлагали, и оставить все как есть. Придется напомнить ему, что дом мой, и чтобы он больше не вел переговоров с матерью. Он наклонился и взял ее ладони в свои. – Когда мы поженимся? – Ники, я не могу! – Не говори чепуху! Дядя Освальд оставил мне состояние. Он был одним из моих опекунов. Я его не любил. Его. никто не любил, он умудрялся со всеми ссориться и каждые полгода менял завещание. Из-за того, что я скрылся из виду, я пропустил свой черед поссориться, и в результате мне досталась куча денег. Мы можем нанять твоей матери компаньонку, а на то, что останется, сможем устроиться совсем неплохо. В сущности, мы будем даже богаты, потому что пока меня не было, все доходы потихоньку накапливались. На какой-то момент она поверила, что все проблемы разрешимы. Они с Ники будут жить в своем собственном доме. У нее будет своя жизнь. Будут дети. Мать образумится, она даже может отправиться в круиз с компаньонкой. Двери тюрьмы открыты – Ники их открыл, и она может выходить. Потом она очнулась и поняла, что все это лишь мечты. Человек не становится в одночасье разумным и великодушным. Мать слишком далеко зашла, чтобы останавливаться. Потухшим голосом она сказала: – Она меня не отпустит. Он до боли стиснул ее ладони и с ожесточением сказал: – Ее никто не станет спрашивать. Пять лет назад я был г мальчишка, дурак. На этот раз все будет иначе. Ей придется смириться. Захочет довести себя до крайней точки – пожалуйста. Я намерен увезти тебя, даже если мне придется смести с дороги и ее, и всех, кто будет мешать. Он сидел спиной к двери, Алтея – лицом. Она увидела, что дверь отворяется, даже выставила руки, как будто хотела ее придержать, но поздно – в дверях стояла Майра Хатчинсон. Сегодня она еще больше походила на картинку из журнала мод: бронзовые волосы, алая губная помада, платье изумительного зеленого цвета. Она вошла смеясь, но смех замер у нее на губах, когда она услышала последние слова Николаса. Она сказала: «О!» – он оглянулся и подмигнул ей. – Увидимся позже, дорогая, у нас тут личный разговор. Она снова засмеялась, но смех вышел не такой беззаботный, как раньше. Она сказала: «Понимаю», – сделала шаг назад и закрыла дверь. Николас тоже рассмеялся. Он не выпускал руки Алтеи. Смеясь, он встал и Tee тоже пришлось встать. – А теперь я тебя поцелую, – сказал он. Глава 9 Как правило, мисс Силвер не принимала приглашений на приемы с коктейлями. По ее мнению, это новшество во всех отношениях проигрывало доброму старому чаепитию, ныне почти забытому. До войны бывало как? Человек приходил в гости, сидел, разговаривал с друзьями. А на этих приемах с напитками считайте, что вам повезло, если сумеете найти стул, а уж о том, чтобы поговорить, нечего и думать – гвалт стоит такой, как будто рядом ревет водопад или проходит колонна танков. И все же она села на электричку и поехала в Гроув-Хилл, чтобы посетить это малосимпатичное мероприятие. Для кого-то другого она бы этого не сделала, но миссис Джастис была старой подругой, а ее дочка однажды даже воспользовалась профессиональными услугами мисс Силвер и была очень благодарна. Сейчас она вполне благополучно устроена: замужем, живет в Барбадосе. К тому же в свое время она проявила необычайную доброту к жене племянника мисс Силвер, Дороти Силвер. Четыре года назад Дороти заболела, когда ее муж был в отъезде, и Софи Хардинг самоотверженно ухаживала за ней. Помня об этом, мисс Силвер не могла пренебречь приглашением. По своему обыкновению, она представила приятные моменты экскурсии в Гроув-Хилл: она встретится с Луизой Джастис. Некоторое время они не виделись, и она с удовольствием послушает об очередном прибавлении в семействе Софи, о близнецах. В близнецах вообще есть что-то привлекательное. Она приехала несколько раньше, и они с Луизой поболтали до прихода гостей. Когда комната наполнилась людьми, мисс Силвер успела расположиться на удобном диванчике в глубокой нише под окном, и была очень этим довольна, потому что здесь было значительно тише, и к тому же с этой точки отлично просматривалась вся комната. Ее отличал неослабевающий интерес к людям. Инспектор Фрэнк Эбботт из Скотленд-Ярда не раз говаривал, что для нее человеческая раса точно некие существа за стеклянной перегородкой. Она смотрит не столько на людей, сколько внутрь людей, и нравится им это или нет, но она видит все. Может, так оно и было. Во всяком случае, наблюдая за гостями Луизы, она видела много интересного, и ей было чем занять свои мысли. На другой край дивана с изможденным видом опустилась дама в голубом и откинулась на спинку. Вскоре дама заговорила. – Как жарко, – сказала она и глубоко вздохнула. Мисс Силвер сочувственно на нее посмотрела. Дама выглядела расстроенной, но лицо у нее не было ни бледным, ни раскрасневшимся. Оно, безусловно, накрашено, но очень умело. – Действительно, здесь очень жарко, – заметила мисс Силвер. – Все дело в климате, – сказала миссис Грэхем. – У нас никогда два дня подряд не держится одинаковая погода. А я должна быть внимательна к перепадам температуры – здоровье у меня далеко не крепкое. – Вам должно быть очень нелегко. – О да! Я так чувствительна к сырости! А в Англии нигде не найдешь сухого климата. Я подумывала о том, чтобы поехать в круиз по Средиземному морю, скрыться от зимних холодов, но, боюсь, не удастся. – Неужели? Миссис Грэхем скорбно кивнула. – Думаю, мне это будет не по силам. К тому же я слышала, компания в круизах собирается довольно пестрая, а когда имеешь дочь, приходится быть разборчивой. Мисс Силвер согласилась с этим. Миссис Грэхем с придыханием сказала: – Девушки все такие упрямые. Они считают, что все знают, и отвергают наши предостережения. Вон она, моя дочь Алтея. Мисс Силвер увидела высокую изящную девушку в зеленом платье. У нее были красивые волосы и правильные черты лица, глаза блестели, и она оглядывалась с таким видом, будто кого-то искала. Мисс Силвер одобрительно улыбнулась. – Красивая девушка. Миссис Грэхем не знала, радоваться этому замечанию или нет. – С девушками сплошные хлопоты. Они ни о ком не думают, только о себе. Был тут один нежелательный молодой человек, очень докучал ей своим вниманием. К счастью, у него ничего не вышло, и он уехал. Но вот теперь он вернулся, и если все начнется снова, это будет просто ужасно! Это одна из причин того, что я стала подумывать о круизе, так я смогу увезти ее от него. Хотя, с другой стороны, на пароходе может оказаться кто-то еще менее желательный. Мисс Силвер сказала: – Или наоборот, более желательный. Миссис Грэхем покачала головой. – Боюсь, что нет. В круизах очень пестрая публика. К тому же тот, о ком я вам сказала, недавно подходил ко мне. Знала бы я, что он будет здесь, я бы заставила Тею остаться дома. Эта встреча только ее расстроит. А знаете, что он мне сказал, без малейшего повода с моей стороны? Я, конечно, пожала ему руку – иначе нельзя, – а он сказал, что хотел бы зайти к нам! Но я ответила, что, к Сожалению, мы обе очень заняты, потому что собираемся в круиз, и у него хватило наглости спросить, когда мы отплываем, потому что он, видите ли, готов составить нам компанию! На другой стороне комнаты Алтея стала пробираться к выходу. Одновременно с ней у двери оказался Николас Карей, они вместе вышли, дверь закрылась. Миссис Грэхем упустила этот момент. Она смотрела на мисс Силвер и распаляла себя комментариями по поводу наглости Николаса. Но мисс Силвер видела, как эти двое ушли, не укрылось от ее глаз и то, как осветилось лицо Алтеи, когда она обернулась и увидела, кто стоит позади нее. Она продолжала слушать рассуждения миссис Грэхем о неблагодарных дочерях и нежелательных молодых мужчинах. Через двадцать минут, когда она уже сидела одна – миссис Грэхем удалилась, – она увидела, как Алтея и Николас вернулись. Они вместе вошли в комнату и сразу же разошлись – он пошел налево, она вперед. Мисс Силвер не сомневалась, что между ними что-то произошло. Девушка явно плакала, у нее и сейчас еще были мокрые ресницы, но она вся светилась, как будто видела сон наяву. Что касается молодого человека, у него был такой вид, как будто он осуществил свое самое заветное желание. Алтея пробралась сквозь толпу и упала на диван рядом с мисс Силвер. Она явно оставалась еще там, во сне. И сон был просто дивный: когда невозможное становится возможным. Ты плывешь сквозь препятствия, а они расступаются. Ты взбираешься на невообразимую высоту, и никто не кричит тебе: «Вернись!» Присутствие мисс Силвер она ощущала довольно смутно. Через несколько минут это состояние отрешенности прошло. Молча сидеть рядом с незнакомой женщиной – глупо, что все вокруг подумают… Она повернула голову, и мисс Силвер сразу же к ней обратилась: – Если не ошибаюсь, вы мисс Алтея Грэхем? Алтея вздрогнула. Она видела перед собой безвкусно одетую женщину, похожую на гувернантку со старого группового снимка. На ней было шелковое платье из тех, что покупают пожилые дамы со скромным достатком: по серому полю мелкий зелено-сине-черный узор, высокий ворот и кружевная вставка, закрепленная китовым усом. Наряд довершала шляпка, черная, как все шляпки мисс Силвер, только зимой она носила фетровую, а летом – соломенную. На этот раз шляпка была бархатная, она купила ее весной к одной свадьбе, за что получила комплимент от своего бывшего ученика Рэндала Марча, сейчас он шеф полиции Ледшира. Шляпку украшали три помпона, черный, серый и темно-красный. Ее племянница Этель Бэркетт сказала, что шляпка ей чудо как идет. Алтея, естественно, не ведала всех этих подробностей, всей важности череды фетра и соломки в обиходе почтенной дамы.

Конец ознакомительного фрагмента.