А он посмотрел на меня, и слова, с которыми он ко мне обратился, приняли характер вопроса:

— Ну, Доналд?

Что — ну? Видел ли и он то, что увидел я? Знал ли он, что я увидел?

Тон его не был ни мрачным, ни угрожающим. Но он и не улыбался. Ревнив ли он? Знает ли, что у Патриции привычка… Я вдруг почувствовал себя виновным, а он продолжил:

— Ваш друг Сэндерс — занятный тип…

Гости начали разъезжаться. Надевали пальто, натягивали резиновые сапоги, выстроившиеся рядами на подставке для обуви. Открываясь и закрываясь, дверь впускала клубы ледяного воздуха.

Врывался ветер, сперва шум его был монотонным, потом начал рывками усиливаться, и гости тревожно спрашивали:

— Снег не перестал?

— Нет.

— Как бы не разразилась снежная буря!

Почему я, вопреки своему обыкновению, продолжал пить, этого я еще и сейчас не понял. Я переходил от группы к группе, и хорошо знакомые мне лица принимали совершенно новое выражение. Кажется, я зубоскалил, и Изабель заметила это.

Начало ощущаться всеобщее беспокойство. Многие приехали издалека, одни из окрестностей Нью-Йорка, другие из Массачусетса — им предстояло проехать до дома около сорока миль.

Я оставался одним из последних. Каждый раз при отъезде новой группы я слышал раскаты голосов, возгласы, и все более резкие порывы ветра врывались в дверь.

— Через час снегу навалит больше чем на метр.

Не помню, кто сказал это. Потом Изабель самым естественным образом, без всякого нажима, как и подобает примерной супруге, взяла меня под руку, давая тем самым понять, что нам тоже пора уезжать.

— Где Мона?

— Она пошла за своей норкой в комнату Пат…

— А Рэй?

Рэй стоял передо мной, Рэй — такой же, каким он был всегда и каким я знал его вот уже двадцать пять лет.

— Едем? — спросил он.

— Пожалуй, да…

— Кажется, не видно ни зги…

Прощаясь, я не пожал руку Патриции, хотя прежде всегда это делал.

Получилось довольно подчеркнуто, и я ощутил от этого какое-то смутное волнение. Обратил ли старик Эшбридж внимание на мое поведение?

— В машину, дети мои!

У подъезда осталось не больше трех-четырех машин. Пришлось идти согнувшись, до того силен был ветер, свирепо швырявший нам прямо в лицо заледеневший снег.

Женщины поместились сзади. Я сел за руль, и Изабель не спросила меня, способен ли я вести машину. Я не был ни угнетен, ни подавлен, ни утомлен. Напротив, я ощущал приятное возбуждение, а вой урагана вызывал у меня желание петь.

— Ну вот, один уже отбыли!..

— Что ты имеешь в виду?

— Прием… Остается еще побывать на будущей неделе у Рэсселей, и можно успокоиться до весны…

Временами «дворники» на стекле застопоривались, как бы колебались, прежде чем вновь приняться за работу. Снег падал так густо, что в свете фар казался почти горизонтальными белыми полосами. Я ориентировался по черной линии деревьев, так как края дороги совершенно ускользали из поля зрения.

У себя за спиной я слышал, как согревшиеся в машине, укутанные мехами женщины обменивались банальными замечаниями.

— Ты не слишком скучала, Мона?

— Нисколько… Патриция очаровательна… Да, впрочем, и все там были симпатичными…

— Через три дня они уже будут купаться во Флориде…

— Мы с Рэем тоже собираемся в будущем месяце провести несколько дней в Майами.

Я низко наклонялся, чтобы различить дорогу, и несколько раз мне пришлось вылезать из машины, убирать лед, образовавшийся на ветровом стекле. Когда я вылез в третий раз, меня чуть не сбил с ног неистовый порыв ветра.

Снежные бури бывают у нас ежегодно. Поэтому мы хорошо знаем труднопроходимые места и избегаем дороги, где бывают снежные заносы.

Как добрались мы до Брентвуда? Через Копейк или через Грэйт Баррингтон? Я не способен это вспомнить.

— Знаешь, старина, это одна из распрекраснейших…

Одна из распрекраснейших снежных бурь. Настоящий ураган. Когда я включил радио, то именно так его и определил диктор. Сообщалось, что возле Элбани ветер уже достигает более шестидесяти миль в час и сотни машин застряли на северных дорогах. Полученные сведения, вместо того чтобы напугать, подхлестнули меня, я обрадовался, что наконец-то нечто необычное вошло в мою жизнь. Говорили мы мало. Рэй помалкивал, он напряженно всматривался в темноту и хмурил брови, когда дорога становилась совершенно неразличимой, а я тогда нарочно прибавлял скорость.

Я вовсе не сводил с ним счеты. Он был моим другом и не причинил мне никаких обид. Разве мог я быть в претензии на то, что у него произошло с Патрицией? Я не был влюблен ни в нее, ни в какую-либо другую женщину. У меня была только Изабель. Так какие же счеты мог я сводить с ним?

Мне пришлось повозиться несколько минут, прежде чем я выбрался из заноса. Помог мешок с песком, который мы всегда возим зимой в багажнике.

Снег запорошил глаза, забился в нос, уши, сквозь воротник леденил шею.