— Дуб — даже, если хотите, каменный дуб.

— Вы правильно поступили, подчинившись природе. Раз природа снабдила нас ногами, чтобы ходить…

— То она не забыла и про место, нужное, чтобы сидеть! — с громким хохотом закончил Фенимор Аткинс. — Потому я удобно уселся в гавани Рождества. Матушка Бетси подарила мне двенадцать ребятишек, а они, в свою очередь, порадуют меня внуками, которые станут ластиться ко мне, как котята…

— И вы никогда не вернетесь на родину?

— Что бы я там делал, мистер Джорлинг? Нищенствовал? А здесь, на островах Запустения, я ни разу не ощутил пустоты, я добился достатка для себя и своего семейства.

— Несомненно, почтенный Аткинс. Мне остается только поздравить вас. И все же может так случиться, что в один прекрасный день у вас возникнет желание…

— Пустить корни в иной почве? Куда там, мистер Джорлинг! Я же говорю, что вы имеете дело с дубом. Попробуйте-ка пересадить дуб, наполовину вросший в гранит Кергеленов!

Приятно было слушать этого достойного американца, который явно прижился на архипелаге и приобрел отменную закалку благодаря здешнему суровому климату. Его семейство напоминало жизнерадостных пингвинов — радушная матушка и крепыши сыновья, пышущие здоровьем и не имеющие ни малейшего понятия об ангине или несварении желудка. Дела у них шли на славу. В «Зеленый баклан», ломящийся от товаров, заглядывали моряки со всех судов, что бросали якорь у Кергеленов, — ведь в гавани Рождества не было другой гостиницы или таверны. Сыновья же Фенимора Аткинса могли быть и плотниками, и парусными мастерами, и рыбаками, а летом промышляли ластоногих в узких расселинах прибрежных скал. Славные парни, вполне довольные своей участью…

— А в общем, почтенный Аткинс, скажу вам: я счастлив, что побывал на Кергеленах. Я увезу отсюда приятные воспоминания. Однако в море выйду с радостью…

— Ну-ну, — ответствовал доморощенный философ, — еще немного терпения! Не торопите час расставания. Хорошие деньки непременно наступят. Недель через пять-шесть…

— Пока же, — перебил я его, — все покрыто толстым слоем снега, а солнце не в силах пробиться сквозь туман…

— Вот тебе на! Мистер Джорлинг, приглядитесь: из-под снега травка пробивается! Посмотрите внимательнее…

— Ее видно только через лупу! Неужели вы станете утверждать, Аткинс, что сейчас, в августе, ваши 6ухты уже очистились ото льда?

— Не буду, мистер Джорлинг. Я лишь снова призову вас к терпению. Зима в этом году выдалась мягкая. Скоро на горизонте покажутся корабельные мачты. Сезон рыбной ловли не за горами.

— Да услышит вас небо, почтенный Аткинс. и да приведет оно в наш порт корабль! Шхуну «Халбрейн»!..

— Ведомую капитаном Леном Гаем! — подхватил тот. — Отличный моряк, хоть и англичанин, — ну, да толковые люди есть всюду. Он пополняет запасы в «Зеленом баклане».

— И вы полагаете, что «Халбрейн»…

— Через неделю появится на траверсе мыса Франсуа. Если этого не случится, придется признать, что капитана Лена Гая нет в живых, а шхуна «Халбрейн» сгинула на полпути между Кергеленами и мысом Доброй Надежды!..

И, сделав на прощание выразительный жест, говорящий о фантастичности подобного предположения, почтенный Фенимор Аткинс оставил меня.

Я надеялся, что прогнозы моего хозяина скоро сбудутся, — все приметы говорили об этом. Все указывало на приближение теплого времени года — теплого для этих мест. Хотя главный остров архипелага расположен на той же широте, что Париж в Европе или Квебек в Канаде, но в южном полушарии, а оно благодаря эллиптоидной орбите Земли охлаждается зимой куда сильнее, чем северное, а летом сильнее разогревается [3] . Зимой на Кергеленах бушуют страшные бури, шторма. При этом вода не слишком сильно охлаждается, оставаясь в пределах двух градусов Цельсия зимой и семи — летом, совсем как на Фолклендских островах или у мыса Горн.

Понятно, что зимой в гавань Рождества не осмеливается сунуться ни одно судно. Во времена, о которых я веду речь, паровые суда были еще редкостью. Парусники же, чтобы не оказаться затертыми льдами, искали укрытия в портах Южной Америки, у берегов Чили или в Африке — чаще всего в Кейптауне, близ мыса Доброй Надежды. Лишь несколько баркасов — одни вмерзли в лед, а другие, оказавшись на песчаном берегу, покрылись инеем до верхушек мачт — представали моему взору в гавани Рождества.

Неудивительно, что, проведя на Кергеленах два месяца, я с нетерпением ждал возможности отплыть восвояси на шхуне «Халбрейн», достоинства которой не переставал расписывать мне жизнерадостный хозяин гостиницы.

— Лучшего невозможно желать! — твердил он. — Ни один из капитанов английского флота не сравнится с моим другом Леном Гаем ни храбростью, ни мастерством. Если бы он вдобавок был поразговорчивее, ему не было бы цены!

Я решил последовать рекомендациям почтенного Аткинса. Как только «Халбрейн» бросит якорь в гавани Рождества, я договорюсь с ее капитаном. После шести-семидневной стоянки шхуна возьмет курс на остров Тристан-да-Кунья, где дожидались олова и меди, которыми был загружен ее трюм.

Я намеревался остаться на несколько недель на этом острове и вернуться в родной Коннектикут. В то же время я не забывал о случайностях, ибо всегда следует, руководствуясь советом Эдгара По [4] , «учитывать непредвиденное, неожиданное, невероятное, ибо побочные, второстепенные, случайные обстоятельства часто вырастают в непреодолимые преграды, так что в своих подсчетах нам никогда нельзя забывать про Случай».

Я цитирую здесь великого американского поэта потому, что, будучи сам человеком практического склада, серьезным и не наделенным богатым воображением, восхищаюсь этим гениальным певцом странностей человеческой натуры.