– Лиза, – сказал Дима, – у меня ничего не получается. Приходится идти на ужин с деловым партнером.

Мгновенная обида и облегчение.

– Простите меня, пожалуйста.

Черт!

Слава Богу!

И чем теперь заняться?

Лиза вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Отвела прядь волос с щеки. Повернулась в профиль, улыбнулась своему отражению.

«Не сидеть же весь вечер одной, в конце концов», – подумала она.

А потом: «Не пропадать же макияжу. Спущусь вниз, на первый этаж, посижу в баре. А там посмотрим».

Выйдя из лифта в гостиничном холле, Лиза тотчас же увидела его. А может быть, он заметил ее еще раньше, еще в дверях лифта, потому что вскочил с места и метнулся к ней, как чертик из коробочки:

– Лиза...

Ну хоть макияж не пропал зря.

– А мне делать было нечего, и я спустилась в бар. Правда? Или хитрю? Надеялась все-таки встретиться с ним? Вроде бы нет, но что-то там внутри, глубоко, наверное, надеялось. В сущности, случайная встреча... Но разве случайные встречи бывают случайны?

– Я тут со своим партнером... – пробормотал Дима.

Он подошел слишком близко к Лизе: на нее мгновенно пахнуло табаком и чуть-чуть – одеколоном, разом окатило красной волной слишком интимного запаха, который на секунду заслонил весь окружающий мир.

«Боже мой, не может быть, что я это испытываю», – подумала Лиза.

Не может быть, но факт: меня неудержимо тянет к этому чужому, незнакомому человеку. Не к мужу, а к этому ненужному, постороннему.

Но ведь это по расчету, из-за документов.

Это я играю.

Да? Ведь правда? Играю?

Дима, казалось, не знал, что ему предпринять.

– Давайте я вас с ним познакомлю, – предложил он неуверенно.

В холле играла негромкая фоновая музыка, которую обычно пускают по вечерам в дорогих гостиницах. «Музыка счастья» – «музыка мебели». Музыка, превращенная в предмет обстановки, – изобретение Эрика Сати. Она напоминала Лизины чувства, которые девушка пыталась использовать по расчету.

– А я вам не помешаю?

– Вы мне уже помешали, – ответил Дима со смешком. – Вы и сами не представляете, как вы мне помешали, госпожа Кораблева.

– Что-то я вас не понимаю.

– Не притворяйтесь. Все вы прекрасно понимаете. Пошли знакомиться.

На диване, с которого минуту назад вскочил Дима, сидел человек-живот. Живот начинался от подбородка и без усилия переходил в колени; на спине тоже был живот. Переход к голове отмечался узлом галстука. Над галстуком помещалось багрово-красное лицо, опушенное трогательным венчиком редких седых волос.

Живот спал. В своем жидком белесом нимбе он напоминал карикатуру на младенца Христа.

– Смотри, он спит, – сказала Лиза шепотом, от неожиданности даже назвав Диму на ты.

– Он всегда спит, – ответил тот, тоже шепотом.

Монстр причмокнул во сне губами и выпустил из ноздрей жирную струю смачного храпа. Молодые люди притихли: они стояли перед ним, как Гензель и Гретель, маленькие дети перед сказочным людоедом.

– Это Лионель, – сказал Дима. – Он из Лиона.

Лизе с каждой минутой становилось все смешнее:

музыка, стилизованная под цирковое шоу.

– И еще, наверное, из «Лионского кредита»? – спросила она, хихикнув. Она забыла, откуда в ее голове взялся этот «Лионский кредит». Забыла искренне, словно ночного разговора с Андреем и в помине не было.

– С чего вы взяли про «Лионский кредит»? – быстро отреагировал Дима.

– Да не знаю... так... Просто – созвучие.

– Ах, созвучия! – усмехнулся Дима.

Нахмурился, словно обдумывал что-то, а потом вдруг сказал:

– А может, все-таки пойдем вместе ужинать?

Громкая цирковая музыка: диссонансы, ноты фальшивой радости.

– У вас же этот... Лионель...

– Да надоел он мне, – неожиданно заявил Дима. – И все мне надоело.

Он нагнулся и тронул людоеда за плечо; тот легонько дернулся, открыл глаза и, не мигая, уставился на Диму.

– Да, Димитри, – сказал он по-английски, словно разговор не прерывался ни на минуту. – Что ты говорил?

– Это Лиза, – без всяких предисловий сообщил Дима, подталкивая оробевшую девушку в сторону человека-живота. – My girl-friend.

– Рад познакомиться, – Лионель улыбнулся, обнажив два ряда совершенно гнилых, сточенных зубов. Лиза смотрела на него во все глаза и не знала, что и думать.

Людоед взял ее ладошку багровой рукой-животом и потряс: Лизина тоненькая ручка безвозвратно утонула в мокром жире.