Костя еле удержался, чтобы не сказать ей что-нибудь в духе двадцатого века, но потом вовремя спохватился, тем более что вслед за ним ввалился Онуфрий, который шумно сопел и, дождавшись ухода девицы, завел с князем длительный разговор насчет завтрашней беседы с Ингварем и его братьями. Костя машинально кивал, даже когда не совсем понимал ход мыслей боярина, и, с трудом дождавшись долгожданного одиночества, смог наконец поразмыслить в уединении над тем, каким образом он сюда попал.

Догадка пришла к нему спустя полчаса, не раньше. Словно что-то щелкнуло в голове, яркой вспышкой, почти с фотографической точностью осветив все то, что произошло с ним накануне.

Черт знает почему Константин пустился в бурный поток откровения, сидя в тот теплый летний вечер в купе поезда Адлер – Нижний Новгород. Вагонные колеса выбивали обычную монотонную дробь на стыках рельсов, единственный попутчик, представившийся Алексеем Владимировичем, понимающе покачивал импозантной седой шевелюрой, а Константин заливался соловьем, перечисляя те ошибки, которые, на его взгляд, допустили идиоты, по иронии судьбы допущенные к власти. Старомодное пенсне на крупном благородном носу попутчика посверкивало чистенькими стеклышками, подбадривая и поощряя на еще большую откровенность.

Впрочем, старомодным оно выглядело бы, если бы самым гармоничным образом не сочеталось с другими частями одежды этого человека. Строгий светлый костюм-тройка, нежно-голубая рубашка с сочно-синим галстуком превосходно дополняли его. Довершала изысканную композицию небольшая седая бородка и снежно-белая прическа со строгим, чуть ли не геометрически правильным пробором. Морщин на лице почти не было, а те немногие, что имелись, строгого обаяния отцветающей красоты ничуть не портили. Даже цвет глаз идеально соответствовал галстуку – темно-синий, почти фиолетовый.

Профессия Алексея Владимировича, которую он назвал во время знакомства, звучала не менее респектабельно и внушительно – не просто врач, а доктор медицинских наук, специализирующийся на проблемах онкологии.

Однако даже не внешность, а какое-то необъяснимое словами внутреннее обаяние оказалось столь неотразимым, что Костя вот уже битых три часа молол языком. Единственные десять минут, которые прошли в относительном молчании, – время чаепития. Сразу же после него последовало продолжение Костиного монолога. Он и курить-то за все это время ни разу не выходил – не хотелось.

Такое было удивительно и для самого Кости. Пожалуй, за всю свою жизнь он ни разу ни с кем так не откровенничал. А зачем? История все равно не имеет сослагательного наклонения по принципу «а вот если бы не было бы того-то, то не случилось бы и то-то». Оно было и оно случилось. Исправить последствия можно, но отменить случившееся уже нельзя. Кому же это знать, если не ему, учителю истории в средней школе. Причем весьма неплохому учителю, не только знающему свой предмет, но и умеющему заинтересовать им своих учеников, включая отпетых лоботрясов.

Впрочем, отношения с коллегами у Константина были тоже весьма ровные и, можно даже сказать, дружелюбные, невзирая на то что последние три года только его ученики выезжали на городские олимпиады знатоков прошлого, занимая там высокие призовые места. А не далее как в этом году они вообще взяли все три места – с первого по третье, на что обратил внимание сам директор областного департамента образования, благодаря чему Косте и вручили в качестве премии бесплатную путевку в один из сочинских санаториев. Не будь ее, сам он никогда бы не поехал на юг. На какие шиши-то? Однако отпуск, юг и прочие радости были практически позади. Впереди его ждал еще месяц отпуска, но это уже было все не то, и настроение у него, как стрелка барометра, устойчиво и грустно стояло в тот вечер на печальном «дождь». Может быть, именно потому, сидя сейчас в купе поезда, Константин продолжал щедро изливать душу своему случайному попутчику.

До изложения своих взглядов на современную политику он успел рассказать Алексею Владимировичу о себе. Поведал он о своих замечательных родителях, о родственниках и о великолепном городе детства Ряжске. Рассказал о личной жизни, которой после неудачной женитьбы, быстренько завершившейся банальным разводом, по сути и не было, после чего незамедлительно перешел к истории. Перемыв кости почти всем царям и императорам, он поднялся вверх по течению исторической реки и обрушился на современную цивилизацию, и вот тут-то доселе молчавший попутчик наконец высказался:

– Нельзя служить двум господам: Богу и Мамоне. Увы, но ваша цивилизация окончательно склонилась на сторону последнего.

Крыть было нечем, но Костя все-таки попробовал:

– И сейчас есть люди, достойные всякого уважения – искренние, порядочные, честные, добрые. Правда, их все меньше. А в целом вы, конечно, правы, – вздохнув, согласился он.

– Вы заметили, что я сказал «ваша», будто отделяю себя от всех землян? – поинтересовался попутчик.

– Вообще-то да, – нерешительно протянул Костя, – но я подумал...