— Вроде того. И еще три года музыкальной школы.

— Я буду завтра танцевать. Я провожу этого… Федю. Только можно самой выбрать одежду?

— Ну-ну, — озадаченно сказала Лиза.

— Как зовут этого мальчика? С медальоном.

— Илия. Хочешь его?

— Да, — сказала Ева.

Далила устало смахнула волосы с лица. Она села на траву, рассматривая огромный белый дом, стараясь хотя бы немного объяснить себе логику архитектора. Дом был совершенно асимметричен и нелеп. Может быть, его надо рассматривать с вертолета?

Зигизмунд разговаривал с двумя женщинами-полицейскими. Пышнотелые, с кривыми ногами, турецкие женщины лениво жевали резинку, кивали головами, смотрели по очереди бумажку горбуна — вид на жительство, а потом честно поделили небольшие деньги. Горбун жестами показал Далиле, что надо уходить. Далила посмотрела на ворота. К ним, кланяясь и улыбаясь, подходил смешной толстяк в длинном халате. Он поговорил с Зигизмундом, поклонился еще несколько раз и профессионально раздел взглядом Далилу. Далила показала язык.

Они пошли по узкой улице, прижимаясь к шершавым стенам, когда проезжали потные велосипедисты или кто-то тащил тележку.

— Тебя хотят купить, — сказал Зигизмунд, остановившись передохнуть и утирая пот. — Ветер поднимается. Скоро зима, а у меня нет пальто.

— Мама, мама, ну что мы будем делать, когда настанут злые холода?! — закричала вдруг песню Далила, запрокинув голову. — У меня нет теплого платочка, у тебя нет теплого пальта!

На круглые камни упало несколько монет.

— А я не папина, да и не мамина! — орала Далила, веселясь. — Я на улице росла, меня курица снесла! — Она разрезала визгливой скрипкой застоявшийся воздух улицы.

Сквозь пыльные окна на них смотрели плохо различимые люди. Мужчина в майке и семейных трусах вышел на крошечный балкон. Далила играла, притопывая ногой, Зика тянул ее, испуганно схватив сзади за джинсовую безрукавку.

— И кому надо так орать? — крикнули ей с балкона, обрадовав одесским выговором. — Хочешь есть, поднимайся, только без урода!

Далила влетела в комнату над пекарней злая и потная. Она бросила скрипку на кровать и стала раздеваться, не обращая внимания на двух стариков.

Казимир стоял с биноклем у окна, Зика обессиленно сел на пол сразу у двери.

Голая Далила пустила холодную воду в крохотной душевой кабине, задвинула грязный полиэтилен занавесок.

— Сколько мы будем изображать бременских музыкантов?! Нет ее там! — крикнула она сквозь шум воды.

Горбун расслабленно вытянул ноги.

— Устал я, Казя. Староват для таких авантюр. Все сижу и думаю, что сейчас пальнут или схватят эту брандахлыстку. И я больше не могу слышать эту скрипку. Это невозможно. Она еще и поет! Откуда столько силы у женщины, прости меня Господи?

Казимир молчал, затаив дыхание. Он увидел на балконе Еву.

— Детка, — позвал он, — иди глянь, что-то у меня с глазами плохо. Как в тумане.

Далила подошла мокрая, тяжело дыша. Она взяла бинокль, и Казимир вздрогнул от прикосновения холодной ладони.

Зигизмунд с блаженным спокойствием на лице рассматривал голую женскую грудь с розовыми, приподнимающимися в такт дыханию сосками.

Казимир опустил глаза и видел хорошо только красивый сильный живот и капли воды, стекающие у пупка.

Далила, задержав дыхание, нашла биноклем балкон и две грустные фигурки на нем. Ева сидела на коврике с мальчиком-подростком, и ее лицо можно было рассмотреть, только когда они переставали разговаривать и поднимали головы или когда Ева поправляла волосы, проводя тыльной стороной ладони от щеки вверх.

Ева держала руки мальчика в своих руках и смотрела в безучастные глаза цвета густого шоколада.

Илия сказал, что он говорит с Хамидом по-русски и по-таджикски, потому что жил в Таджикистане, Хамид привез его оттуда.

— Когда ты жил там? — Они сидели на балконе на маленьких цветных подушках. — Где твои родители?

— Я жил там очень давно, когда был маленький. Родители продали меня Хамиду, я был не против, потому что Хамид пообещал мне вечную жизнь.

— Бред, — сказала Ева, нахмурившись.

— Нет, это правда, я всегда буду такой, как сейчас, я сам выбрал себе этот возраст, я дорос до него и больше не буду расти.

— Сколько же тебе лет?

— Не знаю, какая разница, однажды мы с Хамидом были в Египте, я видел, как строили пирамиды.