– Видите ли, сэр, – сказал он Майклу, – я немного знаком с системой Куэ. Конечно, на торговцах ее не попробуешь – они ни во что не верят. Да и чего от них ждать? Каждый день они покупают всякие книги, руководствуясь только тем, что у них обычно идет в продажу. Вряд ли вы найдете одного из двадцати, который поддержал бы новое начинание. Но некоторым джентльменам и особенно некоторым леди можно внушить мысль, как делает Куэ, – внушать им ежедневно всеми способами, что данный автор становится все более и более знаменитым, – и десять против одного, что в следующий раз, когда вы к ним зайдете, эта мысль засядет у них в подсознании, особенно если вам удастся застать их после обеда или завтрака, когда они чуточку осовели. Дайте срок, сэр, и я это издание для вас продам.

– Ну, знаете, – ответил Майкл, – если вы сможете внушить людям, что мой родитель имеет будущее, то вы заслуживаете больше, чем причитающиеся вам десять процентов.

– Я могу это сделать, сэр. Тут вся суть только в вере.

– Но сами-то вы неверующий?

– Нет, что касается автора, то не совсем. Но я верю, что я могу их заставить поверить, вот в чем суть.

– Понимаю, фокус с тремя картами: внушите людям, даже если сами не верите, что карта тут, и они возьмут ее. Ну, а разочарование наступает не сразу. Вы успеете закрыть за собой дверь. Что же, валяйте!

Баттерфилд только улыбнулся...

Неловкость примешивалось к гордости Майкла потому, что «Старый Форсайт» без конца повторял ему, что ничего не знает – не может сказать, верно ли то, что Баттерфилд рассказал об Элдерсоне, – и дальше ни с места...

– С добрым утром, сэр. Можете уделить мне пять минут?

– Входите, Баттерфилд. Засыпались с «Дуэтом»?

– Нет, сэр. Я уже продал сорок экземпляров. Тут другое дело. – И, бросив взгляд на закрытую дверь, он подошел ближе.

– Я иду по списку в алфавитном порядке. Вчера я дошел до «Э», – он понизил голос: – мистер Элдерсон.

– Фью! – сказал Майкл. – Его-то вы можете пропустить.

– В том-то и дело, сэр, что я его не пропустил.

– Как? Пошли в атаку?

– Да, сэр. Вчера вечером.

– Молодец, Баттерфилд! Ну, и что же?

– Я не назвал своей фамилии – просто просил передать ему карточку фирмы.

Майкл заметил, что в голосе Баттерфилда зазвучало очень понятное злорадство.

– Ну?

– Мистер Элдерсон, сэр, кончал обедать. Я заранее подготовился и сделал вид, что я его никогда раньше не встречал. И поразило меня то, что он принял это как должное!

– Не выкинул вас за дверь?

– Наоборот, сэр. Он сразу сказал: «Запишите за мной два экземпляра».

Майкл рассмеялся.

– Ну и нахалы же вы оба.

– Нет, сэр, в том-то и дело. Мистер Элдерсон был очень недоволен. Ему это было неприятно.

– Не понимаю, – сказал Майкл.

– Неприятно, что я служу у вас, сэр. Ведь он знает, что вы здесь компаньон и что мистер Форсайт – ваш тесть, не правда ли?

– Знает, конечно.

– Вот видите, сэр, и выходит, что два директора поверили мне, а не ему. Вот почему я его и не пропустил. Я решил, что это его немного встряхнет. Я случайно увидел его лицо в зеркале, когда уходил. Он, по-моему, здорово струсил.

Майкл грыз указательный палец, испытывая что-то вроде сочувствия к Элдерсону, как к мухе, на которую паук накинул свою первую петлю.

– Спасибо, Баттерфилд.

Когда тот ушел, он сел, царапая перочинным ножом промокашку на столе. Что это, своеобразное «классовое» чувство? А может быть, просто сочувствие к преследуемому, нервная дрожь при мысли, что человеку некуда скрыться? Ибо тут, безусловно, были явные улики, и ему придется сообщить об этом отцу и «Старому Форсайту». Очевидно, храбрость покинула Элдерсона, иначе он бы сказал: «Наглый негодяй! Сейчас же убирайтесь вон!» Ясно, что это было бы единственно правильное поведение не повинного ни в чем человека и единственно разумное поведение человека виновного. Что ж! Нервы иногда сдают – даже самые крепкие. Взять хотя бы корректуру, которую он только что закончил:

ПОЛЕВОЙ СУД

Я человек – не лучше вас, не хуже:

Кровь, нервы, мускулы, костяк.

Легко ль мне было драться в дождь и в стужу?

Попробовали б сами так!

Когда бы вы умели – не блистать

Мундиром, выправкою бравой.

А вместе с нами мерзнуть, голодать, Тогда б сказать имели право:

«Его из всех, кто был тогда в бою, За трусость расстреляйте первым!

Кто служит родине и королю,

Не знает, что такое нервы!»

Эх, Уилфрид, Уилфрид!

– В чем дело, мисс Перрен?

– Письмо к сэру Джемсу Фоггарту, мистер Монт; вы просили вам напомнить. И потом – вы можете принять мисс Мануэлли?

– Мисс Ман... О-о, да, конечно!

Маленькая жена Бикета, чье лицо использовано для обложки сторбертовского романа, натурщица для картины Обри Грина! Майкл встал: она уже была в комнате.

«Ага, помню это платье, – подумал он. – Флер никогда его не любила».

– Чем могу быть полезен, миссис Бикет? А как поживает Бикет, кстати?

– Ничего, сэр, спасибо.

– Все еще торгует шарами?