Шрифт:
Недели мелькали одна за другой и все шло как нельзя лучше. Во время визита она усаживала меня за стол и учила грамоте. Правда, ученик из меня получился неважный, и образование продвигалось со скрипом, чего нельзя было сказать – как мне тогда казалось – о делах сердечных. Но внезапно мирное течение нашего романа натолкнулось на корягу в образе породистого свинтуса по имени Дэниел Уэбстер.
Все началось с того, что по тропе из Бизоньего Хвоста заявился некий самозванец, а с ним – Тэнк Уиллогби. Вообще-то, у Тэнка в башке мозгов не больше, чем полагается законопослушному гражданину Штатов, но на этот раз он проявил редкую башковитость, ибо, доставив британца по назначению, не остался погостить, как обычно, а напротив – развязавшись с поручением, заспешил обратно к себе в долину.
Почтительно держа в руке сомбреро, он безмолвно протянул в одной руке письмо, другой указал на незнакомца.
– Что ты тычешь в него лапой? – раздраженно спросил я, а Тэнк отвечает: – Я обнажил голову в память об ушедших. Привезти на Медвежью речку типа вроде этого – все равно что сунуть кролика в стаю голодных волков.– Он глубоко вздохнул и, покачав головой, водрузил шляпу на место.– Псинас кошкус разодратос.
– Какого дьявола ты там бормочешь? – спросил я.
– Это латынь,– ответил ! Тэнк.– По-нашему так будет – упокойся в мире.
И с этими словами он помчался вниз по тропе и скрылся в облаке пыли, оставив меня наедине с незнакомцем, который все это время глазел на меня, словно я чудо какое или теленок с двумя головами.
Я кликнул сестрицу Очиту, чтобы та прочитала письмо – читать ее уже выучила мисс Маргарет.
А было в том письме вот что:
«Дорогой Брекенридж!
Я представляю тебе. мистера Дж. Пемброка Пембертона, спортсмена из Англии, с которым познакомился недавно во Фриско. Он сказал, что разочаровался в Америке, потому как не нашел здесь опасностей и приключений, и уже собрался было отчалить в Африку, пострелять там слонов и львов, но я убедил его поехать со мной. Я сказал, что на Медвежьей речке он за неделю огребет больше передряг, чем во всей своей задрипанной Африке за целый год. Но в тот самый день, когда мы нацелились в Бизоний Хвост, я наткнулся на старого знакомого из Техаса, и хоть о мертвых плохо не говорят, но мне очень хотелось бы, чтобы этот скунсов сын вогнал свою пулю куда-нибудь в другое место, а не в мою левую ляжку, где и без его стараний к тому времени их уже сидело три штуки. Короче, я валяюсь ныне пластом и никак не могу сопровождать Дж. Пемброка Пембертона на Медвежью речку. Ты обяжешь меня по гроб жизни, если сходишь с ним на медвежью охоту, покажешь прочие ваши забавы, заодно оградив от своих родственников. Я понимаю, что взваливаю на тебя тяжкую задачу, но речь идет о чести страны. Прошу как друг,
твой Уильям Гаррисон Глэнтон, ЭСКВАЙР».Я осмотрел Пемброка с головы до ног. Среднего роста, да и сложением он мало походил на спортсмена. У него были желтые волосы, а щеки розовые, как у девушки. В тот день я впервые в жизни увидел настоящие джинсы и специальные, из дубленой кожи, башмаки для верховой езды. На нем висело забавное пальто с карманами, свой пояс он называл патронташ, а на голове, что твой гриб, сидела пробкова шляпа, перевязанная красной лентой. К седлу была привязана вьючная лошадь, нагруженная всевозможным хламом, среди которого я разглядел пять-шесть дробовиков и ружей разного калибра.
– Так вы, значит, и есть Пемброк? – сказал я ему, и парень радостно закивал в ответ.
– Ну да! А вы, без сомнения, тот человек, которого мистер Глэнтон отрекомендовал мне как Брекенриджа Элкинса?
– Он самый,– говорю.
– Слезайте с лошади и пройдемте в дом. Сегодня у нас на ужин медвежатина с медом.
– Послушайте-ка,– начал он, едва успев встать на ноги.– Прошу меня заранее извинить за некоторую фамильярность, старина, но могу я узнать, не является ли впечатление, которое, несомненно, производит на окружающих ваш великолепный торс, в некотором роде уникальным?
– Не знаю,– говорю. А я и в самом деле ровно ничего не понял из того, что он тут намолотил.– Сам я всегда голосую за демократов. Он опять завел про свое, но в этот самый момент, привлеченные нашими голосами, из дома повылазили папаша с братцами Джоном, Биллом, Джимом, Бакнером и Гарфильдом. Сгрудившись у дверей, они принялись разглядывать гостя. Увидев их, гость слегка побледнел и произнес:
– Пардон. По-видимому, гиганты в здешних краях не исключение, а правило.
– Папаша говорит, что со времен его юности народ порядком измельчал,– объяснил я ему,– но нами он доволен.
За столом Пемброк навалился на жаркое, а когда я сказал, что завтра мы пойдем с ним на медведя, он спросил, сколько дней пути до медвежьей берлоги.
– Вот еще! – я даже фыркнул, услышав эдакую чушь.– У нас за медведем далеко не ходят. У нас, если на ночь не запреть дверь, утром запросто можешь проснуться в обнимку с гризли. Того, что мы едим, сестрица Элеонора завалила прошлой ночью в свинарнике за домом.
– Мой Бог! – воскликнул гость и с интересом посмотрел на сестру.– А могу я спросить, уважаемая мисс Элкинс, какого калибра оружие вы при этом использовали?
– Я дала ему по голове оглоблей,– ответила Элеонора, и гость, замотав головой, пробормотал себе под нос: «Потрясающе!»
После ужина Пемброк занял мою кровать, а я расположился на полу.
С первыми лучами солнца мы уже были на ногах и готовы к походу за медведем. Пока Пемброк суетился с ружьями, из дома вышел папаша, покрутил усы и, покачав головой, с сомнением произнес:
– Слов нет, парень он воспитанный, но, боюсь, слабоват здоровьем. Я угостил его из своего кувшина, так он даже глотка не сделал, лизнул только, а уж так закашлялся, что, того и гляди, концы откинет. Ты смотри там с ним в лесу – поаккуратнее.