— Боже мой, сказал я Господу, даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло, ибо кто может управлять этим многочисленным народом Твоим? И сказал мне Бог: «За то, что ты просил этого и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил смерти врагов своих, но просил себе разума, чтобы уметь судить, вот, я сделаю по слову твоему. Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе».

Царь поднялся, окинул испытующим взглядом приближенных и увидел на их лицах подобострастную серьезность. Довольным голосом он заключил:

— «И то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство, и славу, так что не будет подобного тебе между царями во все дни твои. И если будешь ходить путем Моим, сохраняя уставы Мои и заповеди Мои, как ходил отец твой Давид, то и жизнь твоя будет долгой».

Тут священник Садок и пророк Нафан захлопали в ладоши, а писцы Елихореф и Ахия, сыновья Сивы, восхищенно вытаращили глаза. Дееписатель же Иосафат, сын Ахилуда, воскликнул, что никогда в жизни не слыхал более замечательного сна, такой сон воистину способен растрогать сердца и умы. Один Ванея, сын Иодая, хранил молчание; на его мощных скулах играли желваки, будто он пережевывал что-то горькое. Царь Соломон сошел с трона, приблизился ко мне, положил на плечо свою короткую, толстую руку и спросил:

— Ну как?

Я ответил, что царский сон и впрямь жемчужина красоты необычайной; он богат поэтическими находками и замечательными мыслями, а главное — служит доказательством того, сколь глубоко чтит царь нашего Господа Бога, неисповедимую Его волю и промысел.

— Это слова поэта, — проговорил царь. — Интересно, что скажет историк? От моего приставника из Езраха я слышал, будто ты пишешь историю народа израильского.

— Вещий сон, о мудрейший из царей, — сказал я с низким поклоном, — может сыграть в Истории не меньшую роль, нежели потоп, или могучее войско, или Божье проклятие, особенно если этот сон так прекрасно рассказан, да еще письменно засвидетельствован.

Царь в легком замешательстве вновь поглядел на меня, затем губы его растянулись в широкой улыбке, и он сказал:

— Видывал я глотателей мечей и пожирателей огня, но никогда еще не встречал человека, который так ловко удерживается на лезвии ножа. А ты что думаешь, Ванея, сын Иодая?

— Слова… — проворчал Ванея, — каких только слов не наслушался я во дни отца вашего, царя Давида, и умных, и благочестивых, и просительных, и угрозных, и хвастливых, и льстивых… Только где сейчас все те краснобаи?

Лицо царя Соломона помрачнело. Возможно, вспомнил он о судьбе своих братьев Амнона и Авессалома, или военачальника Урии, первого мужа своей матери, или о судьбе многих других людей, к смерти которых был, причастен Ванея, сын Иодая.

Дееписатель же Иосафат, сын Ахилуда, сказал, что я действительно зван пред светлый лик царя как человек, искусно владеющий словом, а пророк Нафан добавил — одного, мол, кормит меч, другого — слово, ибо Господь Бог в безграничной мудрости Своей создал множество разных тварей, рыб и птиц, хищного зверя и кроткую овцу, а надо всеми ними поставил льва, столь же могучего, сколь и мудрого. Тут он поклонился царю Соломону, после чего священник Садок заметил, нельзя, дескать, забывать при этом, что путь в преисподнюю указан человеку змием, потому следует опасаться слишком уж бойкого языка и сладких речей. Из всего этого я заключил, что среди приближенных царя Соломона есть разногласия, поэтому человеку постороннему нужно соблюдать тут крайнюю осторожность.

А царь Соломон вернулся на трон и уселся меж херувимов. Поглаживая их носы, он сказал мне:

— Тебе, Ефан, сын Гошайи, наверняка известно, что отец мой, царь Давид, самолично назвал меня, своего любимого сына, престолонаследником, велел сесть на царского мула и отправиться к Гиону, дабы меня помазали на царство над Израилем, а также то, что он поклонился мне на ложе своем и молил Бога возвеличить мой престол более своего престола.

Я заверил царя, что о том мне хорошо известно и что Господь Бог несомненно услышал последнюю молитву царя Давида и исполнит его желание.

— Тогда ты должен понимать, — продолжил царь, — что меня следует считать трижды избранником. Во-первых, Господь Бог избрал народ Израиля из всех народов; далее, Он избрал моего отца, царя Давида, владыкою над избранным народом; и наконец, мой отец избрал меня, чтобы я царствовал вместо него.

Я заверил царя Соломона, что сей вывод логически безупречен и что ни Господь Бог, ни царь Давид не смогли бы сделать лучшего выбора.

— Разумеется, — сказал царь, бросив на меня свой особенный взгляд, который мог означать все что угодно. — Однако третье избранничество имеет силу лишь в том случае, если неоспоримо доказано избранничество второе, не так ли?

— Человеку, который поднялся от вифлиемского пастуха до иерусалимского владыки, — мрачно заметил Ванея, сын Иодая, — который побил всех своих врагов и покорил их города, который подчинил себе не только царя моавского и царя филистимского, но и непокорные колена Израилевы, такому человеку не нужен ни священник, ни пророк, ни писец, чтобы доказать свою богоизбранность.

— Но этот человек мертв! — от вспышки гнева царский лик побагровел.

— А по Израилю ходят всякие слухи, ненужные и даже вредные. Я строю нашему Господу Храм, чтобы прекратить молитвы и жертвоприношения на первом попавшемся пригорке за деревней, ибо все дела Богом и человеком должны вершиться в едином месте; вот и о жизни отца моего, о великих делах и подвигах царя Давида, избравшего меня на свой престол, нужна достоверная книга, которая не допускала бы никаких кривотолков.